Поздний вечер, свет в кухне погашен, на столе именинный пирог. Она зажигает свечу. Спрашивает:
— Сколько лет исполнилось бы твоей матери в этом году?
Он наобум говорит цифру.
— Задуй. Ну, давай же!
Он дует.
Она хлопает в ладоши.
Он находит ее впотьмах. К черту осторожность, расчет, маскировку. Ему хочется удивить ее и удивить себя. Хочется быть добрым в свой день рождения. Пусть она обретет Миня, чтобы наконец похоронить его. Этот портрет разорвет узы, привязывающие ее к мертвецу. Освободившись, она почувствует свое тело, познает наслаждение, а он, Джонатан, сможет исчезнуть.
— Идем в гостиную, — шепчет он ей на ухо, — у меня есть для тебя подарок.
Он усаживает ее посередине дивана. Просит закрыть глаза и кладет акварель Миня ей на колени.
— Что это?
— Посмотри.
Улыбаясь, она берет рисунок в руки:
— Кто эта девочка?
У него темнеет в глазах.
— Ты нашел это в Малайзии? — пробивается сквозь дурноту ее голос. — Какая прелесть! Спасибо!
До него вдруг доходит, что надо немедленно отобрать у нее рисунок. Поздно. Она уже перевернула его и увидела надписи по-китайски.
Вот она читает, медленно, опустив голову. Сосредоточенно изучает тексты, не такие уж и длинные.
Джонатан боится дышать.
Так же медленно она поднимает голову. Он видит ее глаза — в них новый, злой огонек. Он чувствует, как напряжены ее мускулы, как натянуты нервы. В ее неподвижности есть что-то звериное: так выглядит хищник, готовый броситься на жертву. Он тоже замер: нет, он ее не боится, это она боится его! Ей невдомек, как к нему попал этот портрет. Ей невдомек, что он был в Пекине. Ей невдомек, что он и не подозревал, что она не узнает акварель. Ей невдомек, что никто не в курсе, никто не стоит за Джонатаном. Ей невдомек, что это не мизансцена, не ловушка, что их разговор не записывается.
Не двигаясь с места, он улыбается ей. Женщина, выдающая себя за Аямэй, смотрит на него испытующе. Ей нужно сообразить, что значит эта улыбка, и оценить таящуюся за ней опасность. Вдруг ее напряженное лицо смягчается. Она встает и подходит к нему.
— Зачем ты привез мне Миня, когда я приняла решение его забыть? Ты играл со мной, Джонатан. Ты меня не любишь.
Неужели паранойя снова сыграла с ним злую шутку? А что, если она настоящая, эта фальшивая Аямэй? Что, если она просто забыла какие-то моменты из того периода своей жизни, о котором больно вспоминать? В конце концов, ей ведь было тогда всего четырнадцать лет, а сейчас ей тридцать семь.
Джонатан нерешительно делает шаг ей навстречу и протягивает руки. Он должен ее удержать. Должен удостовериться. Она не может быть ложью. Это было бы катастрофой для него, для его начальства, для всех, кто наблюдает за ними из тени!
Она неотрывно смотрит на него. Две слезинки стекают по ее щекам. Господи Боже, почему она плачет?
Вдруг она круто поворачивается и идет к двери. Ему не хватает мужества броситься за ней. Пока он решается, хлопает дверь — и ее уже нет.
IV
22.15.
Когда он впервые проснулся утром в постели женщины, ему едва исполнилось шестнадцать. Муж Джейн был в отъезде. Поздней ночью она забрала его с вечеринки и привезла к себе домой, бесстыдно дразня белой грудью в красной открытой машине. Они поднялись к ней в спальню, и он изошел, как только она взяла его член в рот. Он извинился, сказал, что выпил лишнего, поэтому не смог сдержаться. Это была его первая разумная ложь.
В то утро, в объятиях Джейн, ему приснился странный сон: автобус до Лос-Анджелеса почему-то поехал в обратную сторону и шофер высадил его в незнакомой местности. Небо было синее-синее, очень низкое. А по обе стороны дороги водяные лилии — розовые, пурпурные, лиловые, желтые, голубые — цвели на простирающихся до горизонта озерах. Проснувшись, он решил, что женщина — это дорога не туда, ведущая к лилейным красотам.
Джейн… что с ней сталось? Должно быть, пытается обмануть возраст, вверяя лицо и тело заботам дерматологов и хирургов. Должно быть, похожа на всех этих женщин, похожих друг на друга. Прошло двадцать два года, больше они не виделись. Узнает ли он ее, если встретит снова?
Запах кактусов, лавров и океана под солнцем всплывает в памяти. В восемнадцать лет он провел несколько воскресений с Кейт в деревянном домишке в двух шагах от пляжа. Погода стояла прекрасная. В его родных краях всегда прекрасная погода. Они подолгу занимались любовью, слушая музыку. Кейт была на три года старше и объяснила ему, что кончать надо вместе. У него до сих пор стоят в ушах вопли Кейт вперемешку с его собственными стонами, но остроты испытанного наслаждения он не помнит. Память сохранила оболочку, а содержимое стерлось.