Караваджо и Вермеер Дельфский были тут же упакованы и вынесены во двор. Король, Констанция и королева вместе с придворными покинули дворец графов Монферран.
— Сука! Сука! Сволочь! — выкрикивала графиня Монферран, нервно расхаживая по залу и глядя в окно, как грузят картины на повозки. — Благодари Бога, — сказала графиня Монферран своему мужу, — что эта сука смогла взять только это. Если бы король дал ей волю…
— Да у нее власти больше, чем у любого нашего министра, даже больше, чем у самого короля — сказал граф де Монферран, не зная, как остановить страшную дрожь в руках. — Если бы эта мерзавка могла, она бы забрала все, все, что мы с тобой собрали, все, что собрали наши предки.
— Да, дорогой, да, она ужасный человек, и зачем только король связался с ней.
— Да мы сами во всем виноваты, — произнес граф Монферран, — ведь все до единого толкали ее на этот шаг, даже муж, граф де Бодуэн и тот, надеясь получить побольше выгоды и побыстрее сделать карьеру, не противился королю и не удерживал свою жену. — А ты знаешь, дорогой, — сказала графиня Монферран, — что эта сука забрала у графини Тревер всю бронзу Челлини, а так же два прекрасных полотна Тинторетто, а у барона Леграна два полотна Тициана.
— Да что ты говоришь, дорогая! — воскликнул граф Монферран, прикрывая ладонями лицо. — Это невозможно, этого не может быть!
— Но я сама вчера разговаривала с графиней, и она мне сообщила.
— Знаешь, кто она? — вдруг сказал граф де Монферран.
— Догадываюсь. — Нет, ты даже не догадываешься. Эта Констанция — обыкновенная, самая заурядная, вульгарная воровка, пользующаяся властью над безвольным королем Витторио. Но король за этопоплатится! — Тише, тише! — попыталась успокоить мужа графиня Монферран.
Внизу, во дворе, загрохотали колеса повозки, увозившие полотна Караваджо, Вермеера Дельфтского и одну из скульптур Лоренцо Бернини.
ГЛАВА 9
Надежды на то, что королю Пьемонта Витторио скоро наскучит связь с графиней де Бодуэн, не оправдались. Король все больше и больше попадал под влияние Констанции, он готов был делать длянее все, что только она пожелает. Король забросил все дела, перестал встречаться с министрами. Даже бумаги первостепенной важности, которые курьеры привозили во дворец короля в Риволи, по несколько недель оказывались не прочитанными и не подписанными.
— Господи, наш король потерял рассудок, — перешептывались придворные, — что-то надо делать!
Но никто из придворных не мог повлиять на короля, тем более на Констанцию. Да и каждый опасался за свою карьеру, за свою судьбу, ведь перед глазами был яркий пример, как Констанция расправилась с семьей графа де Бодуэна. Все были высланы в загородное поместье, всем де Бодуэнам было запрещено появляться при дворе, асвященник был вообще отправлен за пределы Пьемонта. Констанция де Бодуэн, фаворитка короля, позволяла себе совершенно сумасбродные выходки. Появившись во дворце кого-нибудь из придворных, она тут же требовала, чтобы та или иная картина, скульптура или драгоценность, прекрасная лошадь или еще что — нибудь приглянувшееся ей, были переданы королю, вернее, не переданы, а отданы в дар.
Король, понимая, что поведение Констанции вызывает массу кривотолков и нареканий, несколько раз пытался остановить и удержать ее. Но все это было бессмысленно. После подобных разговоров Констанция не подпускала к себе короля, не разговаривала с ним, угрюмо молчала и не отвечала на его вопросы. И это доводило короля Витторио до бешенства. Он был вне себя, придирался к слугам, мог накричать и оскорбить любого из самых уважаемых своих советников, обозвать их трусами, лжецами и казнокрадами. Все боялись попадаться на глаза королю Пьемонта Витторио.
Одна лишь Констанция вела себя независимо. Она могла себе позволить говорить королю все, что думает, могла спорить с ним по самому незначительному поводу и даже эти споры и злые выходки Констанции доставляли королю Витторио неописуемое наслаждение. Ведь он все еще надеялся — скоро придет время и Констанция полюбит его, а даже думать о том, чтобы расстаться с этой прекрасной, дерзкой холодной женщиной, он не мог, сразу же отбрасывал подобные мысли. Он не мог себе представить и одного дня, проведенного порознь со своей возлюбленной. Ревность кипела вего душе, едва он оставлял Констанцию одну.
» Как она там? — думал король Витторио. — Может быть, она с кем-нибудь разговаривает, вспоминает свое прошлое, вспоминает графа де Бодуэна?«
И он, бросая государственные дела, мчался в Риволи.
Констанция расхаживала по дворцу, изредка останавливаясь пред той или иной картиной, перевезенной в Риволи. Вермеер Дельфтский висел теперь у нее в спальне, Караваджо — в гостиной, Тинторетто и Веронезе украшали ее уборную.
Король радостно поднимался по лестнице.
— Констанция, ну как, ты скучала без меня? — обращался он к своей фаворитке.
Констанция заметно передергивала плечами, морщилась.
— А почему я должна скучать, ваше величество?
— Да не называй ты меня, в конце концов, » ваше величество «!
— Хорошо, — кротко говорила Констанция, отходя к окну и глядя на зеленеющие холмы и серые скалы.
— Та ты скучала, или нет, признайся?
— Я же говорю тебе, что я не скучала.
— А чем ты занималась, пока меня не было?
— Ничем не занималась.
— А ты хоть ждала меня? — спрашивал король, обнимая Констанцию.
Она передергивала плечами, пытаясь высвободиться из объятий
— Ничем я не занималась. Гуляла, смотрела картины, дышала свежим воздухом.
— Боже, да неужели ты совсем не думала обо мне? Неужели ты даже не вспомнила о моем существовании?
— К чему эти разговоры, ваше величество, ведь вам прекрасно известно, что я принадлежу и служу вам.
— Я не хочу, Констанция, чтобы ты мне служила, я хочу, чтобы ты меня любила.
— Любила… какое странное слово, — поджимала губы Констанция и принималась помахивать веером или стучать пальцами по крышке стола, — любила… — это слишком сильно, ваше величество, сказано. Любовь надо заслужить.
— Что я должен сделать, Констанция?
— Ваше величество…
— Да прекрати, прекрати, Констанция, называть меня так!
— Хорошо, — соглашалась женщина, — трудно влюбиться в человека, когда он взял тебя силой.
— Но разве я взял тебя силой? Ведь ты сама пришла ко мне, помнишь ту ночь?
— Помню, — зло бросала Констанция, нервно расхаживая по залу, изредка останавливаясь перед какой-нибудь из картин. Действительно, я пришла сама, но стоит учесть…
— О чем ты хочешь сказать, что я тебя вынудил?
— Да, и тебе это прекрасно известно.
— Да нет же, все не так!
— Так, — говорила Констанция, глядя в глаза королю Витторио.
А он падал в кресло и, схватив голову руками, раскачивался из стороны в сторону.
— Ну почему ты такая холодная, как камень?
— А что, разве я обязана кипеть? Разве я обязана бросаться в твои объятия, целовать тебя, говорить, что я люблю, если мое сердце холодно и в нем нет любви?
— Но ведь ты можешь соврать.
— Нет, врать я не могу и не желаю.
— Почему?
— Это против моих правил.
Констанция видела в зеркале отражение короля, его лицо было хмурым, взгляд из-под сдвинутых бровей жестким и решительным.
— Я тебя накажу.
— Воля ваша, вы вообще можете сделать со мной все, что угодно. Вы можете запереть меня в какую-нибудь комнату, можете отослать на конюшню, можете заставить стирать ваше белье, ведь вы мойповелитель. — Но я не хочу быть повелителем, я хочу только одного…
— Нет, этого никогда не будет.
— Ну почему? Неужели твое холодное сердце не дрогнет, неужели ты не видишь, что я буквально сгораю от любви к тебе, что чувства переполняют мое сердце.
— Вижу, но это ни о чем не говорит, мое сердце бьется ровно и спокойно.
— У тебя, Констанция, не сердце, у тебя в груди камень.
— Возможно.
Все чаще и чаще подобные разговоры происходили между королем и его фавориткой, все чаще и чаще король выбегал из комнаты Констанции, раздосадованно бросаясь на кого-нибудь из слуг.