Чувствуя, что подобные разговоры досаждают Констанции, старая графиня де Бодуэн все чаще и чаще заговаривала с ней на подобные темы, изводя Констанцию. Та старалась не обращать внимания на недовольство графини де Бодуэн и подолгу находилась одна в своей комнате, все чаще даже не спускалась к столу.«И почему мне все время так не везет? — часто думала Констанция, вспоминая свою прошлую жизнь. — Стоит мне где-нибудь появиться, как сразу же начинаются интриги, сплетни, ссоры… Кто-то относится ко мне с явным неудовольствием, а страдают, как правило, совершенно невинные люди».
— Сегодня все должны быть в церкви, — сказала графиня де Бодуэн, — ты пойдешь, Констанция?
— В церковь? Конечно же пойду. Мы с Арманом уже договорились, что идем вместе.
— Значит, мы встретимся еще и в церкви. Графиня де Бодуэн протянула свои морщинистые ладони к камину.
— Какой холод в этом году! — произнесла она.
— Ну что вы, обычная погода, — заметила Констанция, встала и поднялась в свою комнату.
В соборе собрались все придворные. Не было видно только короля Витторио. Служба шла как всегда торжественно и величественно. Констанция и Арман сидели во втором ряду. Звучали латинские молитвы, старый священник читал Евангелие. Констанция вздрогнула, еще не поняв почему, и тут же ощутилана себе чей-то пристальный взгляд. Она немного скосила глаза в сторону и увидела за решеткой силуэт. За толстыми золочеными прутьями поблескивали глаза.
— Арман, — тихо прошептала Констанция, обращаясь к мужу, — мне надо уйти.
— В чем дело? — прошептал Арман.
— Я должна уйти, я хочу уйти немедленно. Уведи меня отсюда сейчас же.
— Успокойся, успокойся, Констанция, объясни в чем дело.
Звучали торжественные слова молитвы. Кое-кто из присутсвующих повернул голову на шепот Констанции и Армана.
— Мы обращаем своим поведением на себя внимание, дорогая, ведь мы в церкви, а не где — нибудь.
— Мне все равно, где мы, Арман, поскорее уведи меня отсюда.
— Но, что случилось, дорогая? — прошептал Арман.
— Он глазеет на меня, он буквально пожирает меня своим взглядом.
— Кто? — повернув голову, спросил Арман де Бодуэн.
— Ты еще спрашиваешь, кто? — Констанция скосила глаза, указывая на золоченую решетку, за которой виднелся силуэт короля Витторио.
Арман испуганно взглянул и тут же отвел взгляд, будто ожегся.
— С чего ты взяла, дорогая, что он смотрит на тебя? ~ не очень уверенно спросил Арман де Бодуэн.
— Да что ты, ты разве не видел? У меня на щеках даже румянец выступил. Он нагло глазеет на меня, глазеет! Уведи меня скорее!
Возможно, граф де Бодуэн увел бы свою жену со службы, если бы в это время по центральному проходу к ним не приблизились две монахини. Одна остановилась, а другая подошла и склонившись кКонстанции зашептала:
— Дитя мое, вас приглашает епископ, он желает с вами поговорить.
— Меня?! Епископ?! — изумленно взглянула на монахиню Констанция.
— Да-да, тебя, дитя мое, он ждет тебя в исповедальне.
Констанция пожала плечами, потом посмотрела на своего мужа.
Тот недоуменно пожал плечами и поправил локоны парика.
— Если святой отец желает с тобой поговорить, то ступай, дорогая.
И без того бледное лицо Констанции стало еще бледнее. Она с трудом выбралась на центральный проход и поддерживаемая пожилой монахиней, двинулась к исповедальне.
Все присутствующие с изумлением смотрели на молодую графиню де Бодуэн, которую вели под руки две монахини.
Арман де Бодуэн остался на своем месте. Он молитвенно сложил перед собой руки и его губы принялись что-то шептать. Но если бы кто-нибудь услышал, какие слова произносит граф Арман, он был бынаверняка изумлен.
«Дорогая, дорогая, держись, — шептал граф де Бодуэн, — они попытаются тебя сломить, попытаются уговорить. Не поддавайся, не поддавайся, ведь я, дорогая, ничем не могу тебе помочь, ничем, ведь я всего лишь маленький человек, подданный короля. А ты очень сильная, очень сильная, Констанция, только ты можешьпротивостоять королю».
Под звуки торжественного песнопения монахинь, Констанция была препровождена в боковой неф, где размещалась исповедальня. Старая монахиня подтолкнула Констанцию и задвинула за ней бархатную штору.
Констанция тяжело опустилась коленями на низкую скамеечку, обитую красным бархатом, и припала к решетке.
— Восхвалим господа нашего Иисуса Христа, — послышался старческий дребезжащий голос епископа.
Констанция истово осенила себя крестным знамением и припала к решетке. Она видела морщинистое горбоносое лицо старого епископа, видела его бесцветные глаза, дряблые дрожащие руки, молитвенно сложенные перед губами.
Дочь моя, — наконец-то начал разговор епископ.
— Слушаю вас, святой отец.
— Дочь моя, — повторил священнослужитель, — то, о чем я хочу поговорить с тобой, очень деликатная материя, очень не простой разговор. Священник замолчал.
— Я слушаю вас, слушаю, святой отец, — как бы помогла ему Констанция.
— В некоторых случаях мы все должны заботиться о благосостоянии верующих, — дребезжал голос епископа, — ты понимаешь меня?
— Не совсем, святой отец, — отрицательно закивала Констанция, — я не понимаю, о чем вы говорите.
Старый епископ тоже тряхнул головой, как бы отмахиваясь от назойливой мухи.
— Ты должна помочь нам, дочь моя.
— Чем, святой отец, я могу помочь вам? Если это в моих силах, я с радостью сделаю это, — торопливо проговорила Констанция.
— Наш король очень обеспокоен, он страдает. А для страны, для подданных, для всех верующих это очень плохо, — епископ осекся.
— Что вы этим хотите сказать? — недовольно произнесла Констанция, глядя на узкий солнечный луч, запутавшийся в серебристых волосах епископа.
— Я хочу сказать, дитя мое, что мы должны заботиться о нашем короле. Все его подданные должны о нем заботиться. — Я не понимаю вас, святой отец, — был ответ Констанции де Бодуэн.
— А мне кажется, дитя мое, что ты меня прекрасно понимаешь, — вновь задребезжал голос епископа, постепенно переходя на шепот и становясь все тише и тише. — Король испытывает страсть, страсть, дитя мое, к тебе. Он думает о тебе целыми днями, он забросил все государственные дела, он думает о тебе все больше и больше, страдает по тебе все сильнее и сильнее. — Но я здесь при чем, святой отец? — воскликнула Констанция, уже собираясь встать с колен.
Но в этот момент шторка открылась и в кабину заглянул еще один старый священнослужитель. Он опустил свою ладонь на плечо молодой женщины, как бы заставляя ее остаться на месте.
— Слушай, слушай, дитя мое, что говорит святой отец. Слушай и постарайся вникнуть в эти мудрые слова. — Нет, нет, — прошептала Констанция, но не смогла подняться с колен.
— В Библии написано, что мы все должны любить друг друга, так возлюби, возлюби ближнего своего, — заговорил вновь пришедший священник.
— Нет-нет, — поправил его епископ, — милость господа нашего безгранична и тебе, дитя мое, будут отпущены все грехи, все до единого. Вы должны открыть королю свое сердце, — зашептал епископ.
— Нет, нет, этого никогда не произойдет! — быстро зашептала Констанция, — никогда, никогда и ни при каких обстоятельствах!Она вновь попыталась подняться с колен, но священнослужитель удержал ее.
— Вот что я скажу тебе, дитя мое, — прошептал священник, — все твои грехи уже отпущены.
— Наш король болен, — второй священник вторил епископу, — он хочет, чтобы ты, дитя мое, полюбила его, полюбила как мужчину, как своего короля, как властелина.
— Но ведь я замужем, я жена…
— Все грехи отпущены. Отпущены — в два голоса произнесли священнослужители.
— Но ведь даже король не может возжелать жены ближнего своего! — воскликнула Констанция, чувствуя, что рассудок ее мутится, чувствуя, что в ней происходит что-то очень странное. Вдруг она вскрикнула, ощутив резкую боль в низу живота, ощутив, что ребенок, которого она носила под сердцем, резко шевельнулся. Она с трудом поднялась с колен и едва сдерживая крик, обливаясь холодным потом, попыталась сделать несколькошагов, но тут же вскрикнула и стала медленно оседать на пол, корчась и тяжело дыша.