А потом слышались глухие, захлебывающиеся в глухом тумане выстрелы. Ее кто-то хватал, и она исчезала в густом тумане. Земля куда-то уходила в стороны, и она слышала тяжелый стук копыт. А на своем плече видела замшевую черную перчатку, украшенную серебряными накладками.
И сколько она ни пыталась разузнать правду о своем прошлом у старого Гильома Реньяра, он неизменно говорил ей одно и то же.
— Ты дочь моего брата, которого убили слуги короля.
— А этот медальон откуда? — Констанция брала в руку дорогое украшение и показывала старому Гильому.
Тот скорбно улыбался, его седые усы топорщились и он шептал.
— Это украшение твоей матери, береги его.
И Констанция не расставалась с медальоном никогда.
В доме Реньяров Констанцию все любили. Даже свирепый Виктор и тот относился к девочке с уважением. Его холодные глаза на несколько мгновений теплели, когда он смотрел на девочку и гладил ее волнистые каштановые волосы.
— Ты такая красивая, — говорил Виктор и начинал безумно хохотать, словно бы знал какую — то тайну, не известную самой Констанции.
Девочка, испуганная этим безумным хохотом, сразу же убегала к Гильому Реньяру, забиралась к нему на колени и принималась гладить длинные седые волосы, ниспадавшие на сутулые плечи. Только сидя у него на коленях девочка чувствовала себя в полной безопасности. Она знала, что старый Гильом ни в чем ей не откажет и все, о чем она попросит, выполнит.
Да и все в доме боялись Гильома Реньяра, слушались каждого его слова, каждого, самого незначительного жеста. Казалось, стоило Гильому Реньяру только бросить косой взгляд, как все слуги и сыновья бросались исполнять его невысказанное вслух приказание.
И Констанция часто пользовалась этим добрым отношением Гильома Реньяра к себе.
— Ты приносишь нам счастье, — гладя девочку по волнистым волосам своей жесткой ладонью, говорил Гильом Реньяр. — С твоим появлением в нашем доме мы стали жить намного лучше.
А где я жила раньше? — интересовалась Констанция.
— Ты всегда жила здесь.
— Но почему? Почему ты говоришь, что с появлением меня вы стали жить лучше?
— Я имел в виду, Констанция, твое рождение.
— А где моя мать и отец? Где они похоронены?
— Когда ты станешь взрослой, я обязательно все тебе расскажу. А пока не стоит забивать голову мрачными мыслями. Ты должна быть счастливой.
Девочка соскакивала с колен старика и, бегая по дому, весело напевала. Ведь для нее не существовало никаких запретов. Все двери были открыты, все люди, прислуживающие Реньярам, тут же бросались исполнять любое ее самое взбалмошное приказание.
Виктор Реньяр иногда морщился и недовольно бурчал, видя, какой любовью старый Гильом окружил эту неизвестно откуда взявшуюся девочку. Но глядя на ее улыбку, на лучезарные глаза, на нежность румяных щек, его суровое сердце, очерствевшее в кровопролитных стычках с соседями, тоже делалось мягким как согретый воск. И он сам, не понимая почему, не отдавая себе отчета, готов был выполнить любую ее просьбу.
— Виктор, — обращалась Констанция к своему кузену, — я хочу, чтобы ты покатал меня верхом.
И уставший Виктор, только что въехавший во двор дома, вновь вскакивал в седло, подхватывал Констанцию на руки и катал ее вокруг дома. Или весело, с гиканьем они мчались по полям, гоняясь за каким-нибудь зайцем.
— Виктор! Виктор, поймай его! — радостно кричала девочка, вцепившись обеими руками в гриву коня.
Мы его не догоним, Констанция, он слишком быстрый.
— А разве твой конь не быстрый? Виктор похлопывал коня по шее.
— Мой конь самый лучший и самый быстрый во всей округе. Но даже он не может догнать зайца. Видишь, как он петляет по полю?
— Такой маленький, а так быстро бегает! — изумлялась Констанция. Виктор смеялся.
— Заяц не бегает, Констанция, а прыгает, поэтому так быстро несется.
— Тогда поехали к ручью, я хочу посмотреть на рыб.
— Нет, Констанция, мой конь устал, к ручью мы поедем завтра.
— А можно, Виктор, я поеду туда с Жаком или Клодом?
— Думаю, они не смогут тебе отказать.
Виктор склонял голову и целовал девочку в затылок.
— Зачем ты меня целуешь, Виктор? — спрашивала Констанция.
Суровый мужчина задумывался, не зная как объяснить свое поведение.
— Наверное, потому что я тебя люблю, Констанция.
— Любишь? — восклицала девочка. — А я вот не знаю, люблю тебя или нет. Иногда мне кажется, что я тебя очень боюсь, что ты злой и страшный, а иногда мне с тобой очень хорошо.
— И когда же я кажусь тебе страшным? — интересовался мужчина.
— Тогда, когда ты меня не видишь и разговариваешь со слугами или с крестьянами.
— О, да! — восклицал Виктор. — С этими мерзавцами надо держать ухо востро, ведь они только и норовят сделать какую-нибудь пакость или что-нибудь стащить из нашего добра.
— А почему тогда ты так злобно разговариваешь с отцом?
— Он уже слишком долго, Констанция, живет на этом свете и слишком привык всем распоряжаться, всем отдавать приказы. А мне уже надоело ему подчиняться, потому что я большой.
— Да, Виктор, ты очень большой. Но, пожалуйста, не обижай Гильома, ведь он очень старенький и очень хороший.
Странное дело, но все Реньяры относились к Констанции как к самому большому своему сокровищу. Они не отпускали ее от себя ни на шаг. Вечно при ней кто-нибудь находился. И если Виктор и Клод куда-то уезжали, то при ней был Жак, а если все братья покидали дом, то она находилась все время рядом с Гильомом.
— Почему я никуда не могу пойти одна? — изредка возмущалась Констанция.
— Потому что ты еще очень мала и очень красива.
— Так разве это плохо, Гильом?
— Нет, это очень хорошо, но тебя могут украсть, ведь вокруг очень злые люди и они все ненавидят нас.
— А меня за что они ненавидят?
— Тебя? — Гильом Реньяр задумался, раскачиваясь в старом резном кресле. — Тебя, Констанция, они ненавидят за то, что ты тоже Реньяр, что ты одна из нас.
— Какие же они плохие и злые!
— Да-да, Констанция, запомни это навсегда и никуда не отходи от дома одна. Никогда не доверяй соседям и никого не слушай, что бы тебе ни говорили, какие бы посулы ты не слышала от посторонних.
— Гильом, а когда я вырасту и стану большой, я тоже буду жить с вами? Старик улыбался.
Когда ты станешь взрослой девушкой, я найду тебе достойного жениха, если, конечно, доживу до этого времени.
— А ты что, Гильом, собираешься умирать?
— Я уже давно собирался умереть, но с твоим появлением в моей жизни появился смысл, и я живу для тебя, живу только за тем, чтобы оберегать тебя от всяких неприятностей и несчастий. А еще, дорогая, — Гильом притягивал девочку к себе и нежно склонялся над ней, — еще, дорогая, я хочу выпить на твоей свадьбе.
— А у меня будет свадьба?
— Конечно, обязательно.
— А мой жених будет красивый?
— О, да, твой жених будет не только красивым, но и очень богатым. Лишь бы за кого я тебя не отдам, ты мне слишком дорога.
— Но ведь, Гильом, если я выйду замуж, то мне придется уехать из этого дома, а как же ты? Старик беспомощно разводил руками.
— А ты знаешь, что мы сделаем, — улыбка сияла на лице Констанции, — я обязательно заберу тебя с собой, куда бы ни уехала.
Сердце старика таяло, на глаза наворачивались слезы. Он дрожащей рукой вытирал их, пытаясь скрыть их от девочки.
— Ты плачешь? — замечала слезы Констанция.
— Нет-нет, моя маленькая, я не плачу, просто ветром занесло в глаз соринку.
— Соринку? — восклицала Констанция и смотрела на окна. — Но ведь все закрыто…
— Это кусочек табака. Я хотел раскурить трубку, а кусочек табака попал мне в глаз.
Констанцию такой ответ вполне удовлетворял и она успокаивалась.
Год шел за годом, Констанция все больше и больше забывала свое прошлое. Она все чаще и чаще останавливалась перед зеркалом, прикасалась кончиками пальцев к своему лицу, откидывала за спину длинные волнистые волосы, развязывала шнурок на груди и любовалась на массивное золото, украшенное огромной перламутровой жемчужиной. Иногда жемчужина казалась ей розоватой, как солнце на рассвете, а иногда матово-холодной, как полная луна, выплывающая из-за дальних холмов.