А оружие в доме всегда было наготове. А может быть, обидчика Констанции постигла бы другая участь, как расправляются с непокорными своей воле Реньяры.
Правда, Констанция относилась к этому спокойно, считая, что так и должно быть, абсолютно уверенная, что то же самое происходит и у соседей и во всем мире. Ее учили, что всегда побеждает сильнейший, тот, кто более зол, свиреп и смел. А все остальные не достойны даже сожаления. Если человек не может себя защитить и позволяет, чтобы его убили, значит не стоит его и жалеть, значит он этого и заслуживает.
Вот в таких условиях росла и взрослела Констанция.
Однажды Жак сказал Констанции:
— Ты уже большая и должна уметь постоять за себя.
— Но ведь вы всегда защищаете меня.
— Иногда нас может не оказаться рядом и тебе самой придется бороться за свою жизнь и честь. Поэтому давай я научу тебя стрелять.
Констанция с радостью согласилась, а старый Гильом Реньяр согласно закивал.
— Правильно, Жак, обязательно научи. Пусть это и не женское дело, но это искусство никому еще не помешало. Не жалей ни пуль, ни пороха.
И Жак с Клодом принялись вдохновенно учить Констанцию искусству меткой стрельбы. После нескольких уроков рука Констанции окрепла. Она уже не жмурилась, услышав выстрел, не дергалась испуганно в сторону.
А еще через несколько недель Констанция стреляла не хуже самого Виктора. Да и верхом она ездила тоже отлично.Старый Гильом был очень доволен своей воспитанницей.
Иногда по вечерам он спускался во двор, слуга выносил заряженные пистолеты и подзывал Констанцию. Та радостно подбегала к нему.
— Ну что, Констанция, ты покажешь старому Гильому как метко ты научилась стрелять?
Констанция уверенной рукой брала пистолет, взводила курок и стреляла. Гремел выстрел, Гильом Реньяр удовлетворенно хмыкал, видя, как пуля впивалась в ствол старого дерева.
— А еще? — говорил старик.
Констанция брала второй пистолет — и вторая пуля ложилась рядом с первой.
Старый Гильом тоже брал в дрожащие руки пистолет, долго и старательно целился, зажмурив один глаз, затем стрелял. А потом беспомощно разводил руками.
— Что ж поделаешь, я уже старый, рука потеряла былую твердость, да и глаза не те. А ведь раньше об искусстве Реньяра знали и говорили все. Я мог с двадцати шагов, почти не целясь, попасть в маленькую монетку.
Но больше всего Констанции была по душе не стрельба и не верховая езда, больше всего ей нравилась тишина и одиночество. Но ей так редко приходилось бывать одной! Вечно рядом с ней крутился кто-нибудь из Реньяров или слуг.
Если вначале Констанции льстило подобное внимание, то в последнее время начало обременять. И она выпросила у старого Гильома разрешение иногда гулять в одиночестве.
Тот с нескрываемым неудовольствием дал согласие, но строго-настрого предупредил, чтобы Констанция не смела покидать владений Реньяров и пересекать ручей, за которым начинались земли Абинье.
Констанция пообещала, что всегда будет помнить о наказе.
Да честно говоря, она и сама опасалась соседей, ведь столько плохого рассказывали о них Реньяры.
К тому же Констанции было известно, какие нравы царят вокруг. Не проходило и месяца, чтобы кого-нибудь не убили и не ограбили, чтобы в овраге или на проселочной дороге не нашли чей-нибудь труп.
Королевские солдаты часто появлялись в этих краях, выслеживая и разыскивая мятежников и разбойников. К тому же один из мятежников был родственником Абинье, и она сама видела объявление о награде за поимку Марселя Бланше. По вечерам она слышала разговоры братьев Реньяров о том, что было бы очень неплохо изловить этого Бланше и отдать в руки судьи, взамен он им за это отвалит изрядную сумму денег.
Поэтому Констанция, выходя из дому, всегда брала с собой пару заряженных пистолетов. А старый Гильом Реньяр знал, что его воспитанница уже сможет постоять за себя. Но тем не менее, на сердце у него всегда было беспокойство, когда Констанции не было рядом.
Но в последние годы Констанции не так часто доводилось бывать одной. У нее появилась еще одна забота.
Действительно, над женщинами рода Реньяров тяготело какое-то странное проклятие. Стоило старшему брату Виктору Реньяру жениться, как его жена тут же начала сохнуть. И ради хилого мальчика она покинула этот свет. Но Виктор, казалось, не очень переживал из-за смерти жены, а может, он просто умело прятал свои чувства. Он как и прежде предавался разгульной жизни, пируя и пьянствуя со своими сомнительными друзьями, подолгу отсутствовал в доме и возвращался пьяным. На вопросы отца грубо отвечал, что сам знает, что делает.