С мясом и костями.
Двери вновь раскрылись, и вошла небольшая группа, ограничивающаяся шестью людьми, возглавлял которую сам Анод. Эти шестеро тоже являлись безымянными, но уже черными. Они не вживляли людей в роль, они вытаскивали их из нее. Они тащили прикованного цепями сломанного.
— Марк? — Вур обошел заключенного по кругу, осматривая его состояние. — Знатно тебя потрепали.
— Почему вы заковали меня в цепи? Что я сделал?
— Ты убивал людей, Марк. Покушался на жизнь третьего и десятого одухотворений — Удовольствие и Вину. Нам пришлось тебя нейтрализовать, иначе мир, который мы так пытаемся уберечь, пошел бы ко дну.
— Разве моя работа не заключается в том, чтобы причинять людям страдания? Почему вы не хотите, чтобы я убивал, если же сами положили в мои руки топор?
— Не в твоей власти, Марк, убивать людей, когда тебе вздумается. Для этого есть я, в конце концов.
— Но ты же не всегда убиваешь справедливо, верно? — его язык, словно змея, неприятно щекотал нервы.
— Я всегда убиваю согласно инструкциям, — холодно ответил Вур, сделав свое лицо абсолютно непроницаемым.
— Признайся, Вур, ты же сам частенько убиваешь людей ради собственной выгоды? К чему все эти прелюдии, если так оно на самом деле?
Человек внимательно взглянул в глаза Марка, в которых уже давно бесновался немного сумасшедший огонек. Вур подошел к Марку ближе, наклонился, чтобы их лица были на одном уровне.
— Ты — сломан. Любое твое слово является самой настоящей ложью, а все попытки вразумить либо меня, либо безымянных, считается попыткой переманить нас на свою сторону. Ты больше не имеешь силы ни в мире людей, ни в мире солдатов, Марк.
При этом один из безымянных вдруг поднял голову и ненадолго задержал свой взгляд на лице Вура. Тот сделал вид, что не заметил этого.
Вур выпрямился, плотоядно улыбнувшись:
— Уведите его и утилизируйте. Он опасен даже после вашей обработки, господа, — сказал человек, отворачиваясь от Марка.
Золото на стенах сегодня сияло непомерно ярко.
За спиной Вура зашумели цепи.
— Нет, погодите. Я не хочу на утилизацию! — закричал Марк, пытаясь выбраться из кандалов.
Анод, который до этого стоял подобно мраморной колонне неподалеку, вдруг оживился. Отдал какой-то приказ черным безымянным, и все шестеро разом разошлись, натянув цепи до предела.
Марк больше не имел возможности двигаться и теперь беспомощно повис на цепях, удерживающих его.
— Толку от твоих стараний? — Вур вновь повернулся к нему. — Стараться нужно было тогда, когда ты все еще являлся первым одухотворением, а не сейчас, когда тебя решили утилизировать за плохое поведение. Сейчас нужно просто сдаться.
— Да иди ты к черту, Вур! Неужели тебя никогда не учили прощать?
Вур приподнял от удивления брови. Марк понял, что сумел задеть бесчувственного человека за живое и немного успокоился, когда тот стал медленно подходить к безымянным.
Но, как оказалось, напрасно.
— Нет, дорогой Марк, не учили. Уведите его уже, наконец.
Вновь загремели цепи. Шестерка черных безымянных ровным шагом направилась к выходу из зала, а их главарь, Анод, остался стоять на месте и с интересом разглядывать Вура.
— А сначала вы мне показались суровее, — просто сказал он, и, все также развернувшись на пятках, ушел за своим строем.
У самого выхода номер триста двадцать помедлил и, решившись, все-таки сказал:
— Возможно, утилизировать это одухотворение было неверным выбором с вашей стороны.
Когда двери за ним закрылись, человек, забывшись, пробормотал:
— Он все равно бы не справился с нападением Ронк.
1 глава. И снова здравствуй, Фред.
「Несчастны лишь те, у кого нет цели」 Орудия Смерти
Констанция не знала, чем же еще могла помочь бедняге деревцу, которое вот уже несколько дней подряд беспощадно грызли насекомые. Ей бы очень хотелось вылечить его, сделать новым, плотным и гладким, но все, что она могла сделать — это лишь забрать его боль себе.
Рассматривая изгрызенную кору, девочка напряженно размышляла, может ли дерево вылечить себя само. Но, оно только молча скулило, а едкий запах боли распространился вокруг Констанции по всей поляне. Она жадно втянула этот едкий воздух и вдруг ее кожу схватил сильный спазм. Она, скорчившись, обвила себя руками и пыталась нащупать место боли. Боль была везде. На руках, на ногах, на животе, на спине, и на шее. Железными обручами обвила тело и раскалила кожу докрасна; было больно и противно, было до слез жгуче, до слез неприятно.
На глаза выступили слезы и Констанция, поддаваясь этому ужасному чувству, заскулила. Конечно, скулила она лишь в душе. Ее волосы, совсем недавно затянутые в аккуратный хвост, сейчас растрепались и зашевелились под холодным порывом ветра.