— Ты окончательно крышей поехал? — Стиснув зубы, Виталя прищурено смотрел в затылок молчавшего Кости с ненавистью в смеси с азартом от того, что шанс спастись, хоть и призрачный, но есть, а это всегда значимо для человека, посчитавшего себя обреченным. Виталя тяжело глядя в подголовник впереди себя, двигался так, чтобы ключи с бедра упали рядом с ним на сидение, и, повернувшись и склонившись, он сумел бы взять их пальцами. Горячими от кипящего внутри адреналина, подстегивающего и смазывающего точность движения пальцев, когда он, уперевшись предплечьями в сидение, изогнул правую кисть и вслепую навершием ключа находил скважину в замке наручников. Когда ключ попал в скважину и с едва слышным щелчком тиски металла ослабились на отекших от хвата и уже онемевших кистях, Виталя с усмешкой разминая отекшие кисти, мстительно осведомился, — ты вообще уверен, что Мазур жив?
Костя прикрыл глаза, в которых вспыхнуло именно то, что почти разрубило тонкую пелену рациональности, сдерживающую его от уже полного, уже абсолютно безвозвратного безумия и без того сороковой день травящего стылую кровь.
Повернул голову в профиль и улыбнулся на секунду.
Совсем хищно. И вот там было все — и токсин, против которого антидота нет, и озверелость в жидком золоте глаз и расслабленно приподнятых уголках губ. Кто-то открыл дверь рядом припаркованного автомобиля и перламутровый лунный блик, скользнувший по стеклу распахнутой двери, словно бы запутался в золоте глаз, словно бы пленился им и подсветил то, от чего невольно оторопь берет. Что-то сходное ощущаешь, когда наблюдаешь, как светятся глаза у животных в полумраке.
Последняя затяжка, выдох в салон и спокойно, отрешенно:
— Разумеется. Твои шакалы его не тронут пока меня официально не выпустят из изолятора, убедившись, что к смерти Тисы я не имею никакого отношения. Как только меня выпустят, то Мазура убьют и повесят это на меня. Таков был ваш глупый план, верно?
Тисарев хмыкнул, не ответил, и с отзвуком безумного смеха в шепоте произнес:
— Даже у животных, на которых охотятся, есть когти и клыки.
— Не у всех. — Прикус губы и снова прикрытые глаза.
— И тебе так интересно? — Виталя фыркнул недоверчиво.
Тьма сгустилась в салоне. В крови. И разумах.
— На тебе белый клык. — Костя извлек нож Зелимхана, оставленный в отсеке автомобильной двери и подал его Витале. Замершему с ножом, подавшись вперед и оценивающе глядящему на подголовник впереди себя, ведь там незащищенная шея и она рядом. — А тебе так интересно? — тихий ироничный вопрос Анохина в тишину ночи. — Тебе ни уехать, ни выйти не дадут. — И когда Костя услышал щелчок открываемой задней двери, то прощальным предупреждением в последнем едва слышном наставлении, сказал, — беги.
Виталя, скрипнув зубами, рванул в дверь. Еще быстрее сквозь сгущающуюся тишину ночного храма леса, подгоняемый адреналином в крови и призрачной возможностью уйти от шести охотников, жаждущих его крови больше месяца.
Охотников, застывших в ожидании слова Кости, расслабленно оперевшегося о капот внедорожника и задумчиво глядящего в искры звезд в чернильном летнем небе.
— Константин Юрьевич?.. — позвал один из мужчин, поднимая взгляд от экрана своего телефона, когда истекли заявленные Костей тридцать минут.
— Нож. — Потребовал он, снимая часы и аккуратно положив на бронь капота, задержав на секунду пальцы на ремешке часов, остановившихся полностью, хотя до того оригинальный швейцарский механизм работал бесперебойно и почти без ручного подзавода три с лишним года. Костя, едва заметно усмехнувшись, глядя на циферблат замерших часов, засучил рукава тонкого черного джемпера и оценивающе оглядел поданный ему массивный охотничий нож. — Соблюдать осторожность, он вооружен. Близко не подходить, на поражение не стрелять. Сразу. — Второй его приказ под щелчки затворов, будто ставших глуше. — Я сам. И не сразу.
Спустя несколько часов Костя смотрел на красные разводы на коже своих пальцев, ладоней, особенно правой. Смотрел на уже багровые оковы спекшейся крови на запястьях. Мерно вдыхая никотин, витающий в салоне автомобиля, смотрел на свои руки пристально, не моргая, так смотрят для детальной отрисовки в памяти. За окнами проносился город, еще спящий на рассвете, но чутко, поверхностно, как перед самым пробуждением. Костя смотрел на свои руки, не реагируя на боль от лезвия, прошедшего касательно. Не реагируя на липнувшую к коже правого бока набрякшую багрецом ткань. Его взгляд был направлен только в багровые подсыхающие разводы на своих руках.