Я рассмеялась, глядя в зеркало, где в глазах был совсем не смех. Не могла сказать про измены, тем более сообщить о деталях. Не хочу. Это для мамы, живущей по сей день с загадочной установкой «делают они, а стыдно мне» и действительно принимающей все, что касается нас, близко к сердцу, станет если не ударом то пренеприятнейшим открытием, а она и так многое пережила. Гибель моего отца, паралич сына, нашу беспомощность, ебанутость отчима, потом уголовку дочери, которую сейчас так жестко объебал жених. У нее наконец-то начала налаживаться жизнь, здоровый сын, дочь с почти снятым сроком, нравящаяся ей работа и любящий, адекватный мужчина рядом. В ее голосе снова эти интонации, живые, звонкие, переливчатые, в глазах блеск. Не хочу я добавлять токсина ее душе.
Мы поговорили о грядущем снятии судимости, посплетничали о знакомых, поболтали обо всем и не о чем сразу и распрощались.
Домой я поехала в уже приподнятом настроении, а входящий вызов приподнял мне его еще больше, напомнив, что в этом мире еще есть достойные мужчины.
Сакари всегда был невозмутим, сдержан и не любил демонстрировать свои эмоции. Оценивал людей по уму и человеческим качествам. Естественно, у него не было шансов не влюбиться в мою маму, когда он оперировал, а после наблюдал Мишку. С выраженным финским акцентом и типичном бичом для финов, говорящих на русском — периодической путаницей в ударениях, без расшаркиваний, сразу и по делу:
— Женя, мама сказала, что вы расстались с Артуром.
— Да.
Сакари помолчал, а потом очень спокойно произнес:
— За неделю до свадьбы. Что-то произошло серьезное. Скажи, — его голос изменился, стал немного прохладным, — он… не обидел тебя? Я не скажу Майклу и маме. Я приеду один.
Мурашки по рукам, выдох дыма в окно. В этом весь Сакари. Весьма проницательный, всегда спокойный и с четким представлением о мужской чести и человеческом достоинстве. И семье. В общем, у моей мамы тоже шансов устоять не было. Стряхнула пепел в окно и, попросив не говорить маме с Мишкой, сказала о реальной причине и объяснила, почему я не хочу чтобы мой брат с мамой знали об этом. Он, чуть погодя, ответил, что решение верное и взял с меня обещание, что если у меня произойдет что-то, о чем мне не захочется рассказывать им, я позвоню ему.
Пресс эф ту пей респект. Мысленно сломала кнопку.
Утром следующего дня потратив два часа у Цыбина, сообщила Ленке, что пришел час расплаты — я увольняюсь и пусть по перешленному мной образцу напишет мне характеристики. С заявлением на увольнение покатила в офис, даже не уточнив у запаниковавшей Ленки на месте ли сегодня Шеметова.
Перед входом в здание решила покурить, все-таки некий внутренний мандраж у меня был от воспоминаний, что позавчера меня отсюда похитили, перепутав с чокнутой.
Перекидывалась сухими сообщениями с бывшим, интересующимся, смогу ли я поехать одна в ЗАГС, чтобы написать отказ, а то у него завал и со мной состыковаться ему сложно будет. Ага, дождавшаяся своего звездного часа Эмма в этом завале не последнюю роль сыграла, думаю. Ведь столько лет терпеливого ожидания. Теперь Артур будет окружен всем, чего был лишен со мной — заботой, послушанием и вниманием. Круглосуточным. Бедолага…
— Ты совсем охуела?! — рявкнул мужской голос позади так злобно, что я подпрыгнула от неожиданности, а в следующую секунду меня рывком за локоть развернули. И растерялись.
— Извините, я обознался, — все еще в смятении глядя на меня, от испуга выронившую сигарету, пробасил огромный мужик в деловом костюме, торопливо убирая крепкие пальцы от моего локтя, побаливающего от силы и бесцеремонности хватки. — Господи, как неловко вышло-то.
— Да ничего… — с трудом нашлась я, несколько нервозно отступая от мордоворота, — меня в последнее время часто с кем-то пут…
— Позвольте пригласить вас на кофе. — С места в карьер начал он, скользнув быстрым хищно-оценивающим взглядом по моей фигуре и правой руке, а я неожиданно пожалела, что сняла кольцо, когда он, импозантно улыбаясь, едва заметно придвинулся к остолбеневшей мне. — Не очень хорошо получилось, чувствую себя виноватым, что так напугал очаровательную девушку.