— Как тебя по девичьей фамилии, Сергеевна? — спросила я, удовлетворенно глядя в экран и переводя взгляд на нее.
Оперевшую о стену спиной и ступней, внимательно вглядываясь в мои улыбнувшиеся глаза.
— Ефимова, — чисто по ее губам, несмело улыбающимся, когда прикрывала глаза, протяжно, с оттяжкой, выдыхая дым в потолок.
— Ты найдешь все, что надо, любовь или клад в глубине лесов, Ефимова. — Улыбнулась особенно, не отводя взгляда от нее, зеркалящую это. Искренне. Неосознанно. Но главное облегченно. — Знаешь песню такую? Нет? Плохо. — Крутанувшись с креслом к столу, — днем солнца не сыскать, — обводя взглядом обстановку арендованной хаты и тихо напевая, — теперь дно — твоя хата и кровать, — опуская локти на подлокотники, глядя в экран, где были свидетельства краха одного не достойного называть мужчиной, — две из пяти линий закончились не в Риме*. Чин-чин, нет?
— Один момент, — откликнулась Данка и несколько секунд спустя, прошебуршив пакетами в древнем холодильнике, ночью начинающего работать так, как будто на кухне камаз заводился, чем едва не доводил нас с чокнутой до инфаркта, она вернулась с охлажденным вином и придерживая мои пальцы на граненном бокале, вливала алкоголь в него, пока я смотрела в экран, понимая, почему Вендиго. Пусть уже ники другие. Суть та же.
Она, разлив в бокалы мой любимый алкоголь, уселась на раскладушку и, опираясь спиной о стену с ковром, пила большими глотками, а я все смотрела в экран и пальцы, расслабленные на подлокотниках, зудели. Как и нутро.
Потому я совершила роковую ошибку:
— Чокнутая, ты не против, если я тут у Динь-Дона еще немного пошароебюсь?
— Жень. — Она открыла глаза и посмотрела твердо.
— Я просто посмотрю насколько он тупой, Ефимова. — Обозначала я, отвечая ей абсолютно трезвым и осознанным взглядом, одновременно беря то, что разгулялось внутри, в стальные тиски контроля. — Ничего не сделаю. Как в музее, ни к чему не прикасаясь, похожу по коридорам, позырю, просветлюсь, как делать не надо, когда ты топ-менеджер и покину кунсткамеру.
Данка смотрела долго и все же кивнула. Я подавила улыбку. И снова рухнула в поток.
— Он тупой. Дрюня очень тупой, — заключила я через несколько минут, в печали качая головой. — Он хранит сиды в облаке. Сиды это пароли, состоящие из двадцати четырех слов, это ключи к холодным кошелькам, — кивнула на связку от моей квартиры, лежащую на краю стола, — видишь вон ту серую фиговину, похожую на флешку? Это холодный кошелек. Такое устройство, где хранится крипта. Криптовплюта. Кошельки нужны для офлайн хранения очень больших объемов виртуальной валюты, в любой момент могущей стать не виртуальной. И это чрезвычайно надежно, ибо холодные это офлайн, а с него не спиздить. Отсюда вопрос: ты уверена, что у него только двадцать пять мультов было?..
— Личных да. — Ответила Данка, и, поразмыслив, заключила, — для него крипта это тоже самое что для меня вот это вот твое все… Так что, скорее всего, это не его сибы, ему просто дали подержать. — Вздохнула и со значением произнесла, — это рабочее, Жень.
— Сиды, — автоматом поправила я, — да не трогаю я ничего, просто смотрю, не переживай. — Произнесла однозначно, дальше аккуратно роясь в Шеметовских закромах и вскоре горько простонала, — нет, Андрей не тупой. Он просто конченный. Он хранит еще и данные от своего банковского акка, логин и пароль. — Рассмеялась, закрывая лицо ладонями, понимая свою маму с ее «делает он, а стыдно мне». Понимая еще кое-что, но жрало. Жадно и ненасытно. Отставив локти на столешницу, посмотрела в напряженные сапфировые глаза. Смотрела долго, заверяя, что я себя контролирую, контролирую то, что сейчас подсвечивает мои глаза. Взгляд друг на друга долгий. Доверие. Синхронизация. Коннектинг. И мое уже формальное, — ты не против, если я чуть похозяйничаю?
— Жень, там ничего нельзя трогать. — Вновь заталдычила аксиому Данка, не отпуская меня взглядом и обеспокоенно приподнимаясь с раскривушки, но все уже было написано в ее глазах — доверие. — Вообще ничего, от нас даже мокрого места не оставят. Реально, блять, не оставят…
— Да я поняла уже, — едва заметно кивнула ее невербальному и, добавив твердости для ответа на должное вербальное, переводя взгляд в дисплей, произнося очевидное, — ничего не сделаю, просто осмотрюсь. — Данка, долго глядя на меня, занесшую палец над тачпадом, решала сложный вопрос «я доверилась тебе, так доверяй мне», по итогу логично дала мне подтверждение, и я ударила по сенсорной панели, погружаясь туда, откуда через несколько минут тихо рассмеялась и успокоила ее, — а сделать здесь и нереально. Этот акк привязан к другому телефону и, скорее всего, не к одному. Любое действие будет требовать подтверждение уже через трехфакторную идентификацию и не только через нее… — в горле пересохло, когда я осматривала изнутри предельно совершенную структуру, отчетливая понимая, что это такая по прочности бронь, которую я в жизни не видела и создать бы не смогла, даже если бы старалась на пределе своих возможностей. Это совершенная система. Идеальная. Снаружи ее не сломать, это исключено полностью. Не родился еще носитель такого уровня интеллекта и навыков. Поэтому в том году эта система послала на хер очень известные имена. Это был фактически ежедневно изменяющийся механизм, предупреждающий движение мысли того, кто подумает на нее покуситься. В ней учтено все. Даже то, что можно оригинальный вирус написать, который имеет в своей основе вполне понятные алгоритмы, только поданные и перерабатываемые по разному и в разной последовательности применяемые. Здесь была охуительная база и мой конь, только вчера рожденный и снесший систему Дрюни, здесь, в прописи кружева бронебойной защиты, был прошлым веком…