— Телки, овцы. Латентная зоофилия? — изобразила озадаченность Лиза посмотрев на Таню, склоняющую голову на бок, снисходительно вглядываясь в злобу, слабо пробивающуюся сквозь нарастающее помутнение в глазах Витали. И усилила нажим каблуком, болью удерживая его в сознании.
— Так парнокопытные называют лиц женского пола. — Кивнула Таня и убрала ногу от его паха, чтобы направиться к двери, в которую постучали. — А еще этим парнокопытным проводят радиочастотную идентификацию, когда они теряются. — Акцент на последнем слове, придающем ему двойное такое значение.
Виталя, стараясь медленно и размеренно дышать, смотрел, как официант закатывает стол для доставки еды в номер, и, прикрывая за собой дверь, берет рацию с тарелки до того накрытой выпуклой металлической крышкой, пока Лиза и Таня разбирают прикаченный псевдоофициантом стол, подготовленный совершенно для иного, нежели ужина.
Официант, остановившись сбоку у окна и отодвинув тюль, по рации сообщал кому-то расположение охраны Витали: двое на стоянке, двое в холле у ресепшена, один в зале у лифтов, один в коридоре. Рация отозвалась кратким «приняли».
Мужчина, отложив рацию на журнальный столик, подошел к креслу и, взяв за руку Виталю, только собирался потянуть его на себя и взвалить на плечо, чтобы поднять с места и отволочь на софу, на краю которой Таня размещала некоторые радости современной полевой хирургии, но Лиза, извлекшая портативный сканер из небольшого чемоданчика, дотоле находящегося в большой емкости под крышкой, оттеснила мужчину от Витали и сильнейшим рывком за предплечье свалила Тисарева с кресла на пол.
Виталя звучно ударился головой о паркет и приглушенно взвыл от боли. Тело было безвольно, веки уже не поднимались, разум находился почти в беспамятстве, но он еще мог воспринимать звуки.
— Елизавета Сергеевна… — неодобрительный голос мужчины.
— Притащи колюще-режущее, — перебила Елизавета Сергеевна, рывком задирая рубашку Тисарева на спине, — вдруг пригодится.
— Лиз, нам бы желательно его живым сдать, — сомневающийся голос Тани абсолютно без тени беспокойства и сожаления. Наоборот, с легкой солидарностью. — А ты его так башкой об пол. Я не то чтобы возражаю, но…
— Он просто упал. — Отрезала та. Раздался писк включенного сканера. — С копытами не справился, неловкий черт.
И это было последним, что осталось в памяти Тисарева, прежде чем он провалился в трясину небытия.
В себя Виталя приходил медленно и неохотно. Туман в голове и теле пульсировал болью, мешая осознать себя полностью. Он не сразу понял, что полулежал в неудобном положении на заднем сидении движущегося автомобиля, с заведенными и скованными за спиной руками. В темном салоне помимо него находились два человека кавказской национальности, о чем-то негромко переговаривающиеся на родном языке.
Виталя никак не обозначал им, что пришел в себя. Глядел в почти наглухо тонированное окно правой двери, мучительно пытаясь взять контроль над телом, поступающим в распоряжение разуму весьма неохотно.
Лишь когда съехали с трассы и поехали по не очень ровной проселочной дороге, Виталя почувствовал, что более-менее обрел власть над желейными мышцами и, с трудом усадив ватное тело, уставился в лобовое. Поморщился, когда понял, что они уже прилично отдалились от города. Осетинец, сидящий на переднем пассажирском, обернулся, мазнул по нему равнодушным взглядом и ненадолго замолчал после слов водителя, произнесенных с предупреждающей интонацией.
Ехали достаточно долго. Еще дольше, когда свернули с проселочной на неровную покрытую порослью колею, ведущую в заросли леса вдали. Осетинцы больше не разговаривали, Виталя пытался справиться с жаждой и не самым удобным положением затекшего и болящего туловища — очевидно, с ним не очень-то и церемонились, когда вытаскивали из отеля.
Добравшись до небольшой просеки перед темнеющей линией леса, водитель остановил машину рядом с двумя внедорожниками и пурпурным спортивным седаном. Виталя, разглядывая группу мужчин у автомобилей, прикрыл глаза и удрученно качнул головой, безотрадно усмехнувшись. Снова посмотрел в окно и негромко произнес:
— Я знаю, что живым отсюда не уйду, дайте матери позвонить.
— Может, тебя еще в макдак свозить? — повернув голову в профиль поинтересовался мужчина, сидящий рядом с водителем.
В этих его словах сквозило откровенное презрение. Виталя остался равнодушен. Поерзал на сидении, пытаясь принять такое положение, чтобы немного ослабить боль в затекших руках и фыркнул:
— Давай лучше в шашлычную, хачик.