Elle brûle, cette Pierre-miracle
Meilleure que l'émeraude.
A tous instants vivante est-elle,
Cette pierre de soleil!
Sous cette pierre se cèle
Le rêve inassouvi.
Hâte-toi vers elle, hâte-toi,
Touche aux mystères des mers!
La mer devient large, et large…
Sur la pierre-Alatyr
Est assise, qui arde dans les rayons,
La force de foudre — qui est l'Aurore.
Elle est assise, la Donzelle-Belle,
Et elle rit impassiblement.
Les risettes de la Vierge
Sont des aubes au-dessus de l'Eau.
Mais que l'envie l'en prenne,
Le rire sera d'une vie innombrable:
Elle se mettra à rire — ainsi
Qu'un éclair tout à coup s'éploie!
Sonore de plus en plus, vient le rire chantant.
Les nuages rougissent en incendies.
Flammable est la Beauté
Et transparent son voile…
Sur la mer-Océane,
Sur une île-Bouyane
J'aimais là cette Vierge, —
J'y étais tel que son hôte.
J'étais sur cette Pierre, —
Et un charme me donne-t-elle,
Elle, dans le feu vivant,
Sur la Pierre de Soleil.
Oh! le charme est puissant
Que me donna la Vierge passionnée!
Je vais par Elle tout asservir, —
Et, brûle, Feu, plus ardemment!
Celui-là qui rongera la Pierre,
Lui, de mon charme pourra
Eteindre les rayons…
Brûle, ô Feu, brûle vite!
Mais, qui rongera la Pierre?
Mais, qui surmontera la flamme?
Salut! éclat des Jours,
Et brûle, ô Feu, plus ardemment!
Traduit par Alexandra de Holstein et René Ghil
Из книги «Жар-птица»
(М., «Скорпион», 1907)
Отчего перевелись витязи на Руси/Pourquoi il n'est plus de preux en Russie
То не ветры в Небе слеталися,
То не тучи в Небе сходилися,
Наши витязи в бой собиралися,
Наши витязи с недругом билися.
Как со всею-то волей охотною
Развернули размашистость рьяную,
Потоптали дружину несчетную,
Порубили всю силу поганую.
Стали витязи тут похвалятися,
Неразумно в победе смеятися,
Что, мол, плечи могутны все биться хотят,
Кони добрые не уходилися,
И мечи-то их не притупилися,
Нам нездешнюю силу давай, говорят,
И с нездешнею силой мы справимся,
Да и так ли мы с ней позабавимся.
Только слово такое промолвил один,
Как явилися двое воителей,
Только двое, не полчище вражьих дружин,
Но воителей, не говорителей.
И воскликнули: «Вступимте, витязи, в бой,
Пусть вас семеро, нас только двое».
Не узнали воителей витязи, в этой минуте слепой
Разгорелося сердце в груди ретивое,
Жажда биться — в крови горяча.
Налетел тут один на воителей, светят глаза огневые
Разрубил пополам их, с плеча,
Стало четверо их, все четыре — живые.
Налетел тут другой, и испробовал силу меча,
Разрубил пополам, стало восьмеро их, все — живые.
Налетает тут третий, и очи горят огневые,
Разрубил пополам молодецким ударом с плеча,
Стало вдвое их больше, идут, все идут, все — живые.
Тут все витязи бросились эту дружину рубить,
Размахнутся — где недруги, вдвое им быть,
Надвигаются, грозно-немые.
И безвестная сила растет и растет,
Все на витязей с боем идет.
И не столько уж витязи борются тут,
Как их добрые кони копытами бьют.
А безвестная рать все растет и растет,
Все на бьющихся витязей с боем идет.
Разрастаются силы, и грозны, и жутки.
Бились витязи ровно три дня, три часа, три минутки
Намахалися плечи могутные их,
Притупились мечи их булатные,
Уходилися кони в разбегах своих,
Утомили удары возвратные.
А безвестная рать все растет и растет,
Все на бьющихся витязей с боем идет.
Испугались бойцы тут могучие,
Побежали к горам.
Побежали к пещерам, к ущельям, где чащи дремучие
Подбежит один витязь к горе — и останется там,
Каменеет,
Подбегает другой — и, как камень, причтется к камням
Третий, все, — подбежит изумленный — немеет.
С этих пор на Руси уже более витязей нет,
С этих пор в сумрак гор углубиться не всякий посмеет,
Странен глыб их узор, и таинственный свет
Над провалами часто белеет.