Надо тушевать, как у Коро.
Главное внимание его было обращено к природе и на природу, и главная фраза Исаака Ильича была: «надо правду», то есть правду в живописи. При работе и знакомстве моем со школами и художниками Парижа я нашел много общего с догматами такого же искания правды при живописи с натуры.
Рисовать — все время рисуй.
Не умеешь рисовать.
Срисовываешь, а не рисуешь.
Ах, если бы у меня было 500 рублей, я бы все время работал — это наслаждение.
Что вы пишете — это все в натуре гораздо лучше и совсем не нужно.
Нарисуйте попробуйте просветы воздуха в ветвях — не нарисуете. Как они красивы.
Продавайте скорей вашу капусту, а то, когда вас поймут, никто не купит.
Этюд пером есть произведение.
Надо рисовать десять лет по пяти часов в день — после этого поймешь, может быть.
Нарисуй три пары женских рук, поднятых вверх и соединенных вместе, — и что, не можешь? Рисовать не умеешь.
Каков художник вздорный — рисовать не умеет.
Хамство, энергия безвкусного глупца испортят страну.
Нарисуй эту коробку спичек — не можешь и не нарисуешь. Ну где же нарисовать глаз женщины!
Каждый, кто играет на рояле, думает, что он музыкант, — вздор. Каждый, кто пишет картины, думает, что он художник, — вздор.
Зачем рисуешь лошадь? Нарисуй хвост — тоже не можешь.
Рисуй целый день, нет, ты рисуй и молчи: когда нарисуешь, тогда говори об искусстве.
Попробуй заполни эту бумагу, да так, чтобы было интересно, чтобы был орнамент форм.
Декоративно все и только декоративно.
Айвазовский — замечательный художник.
Лучшее искусство — русский фарфор.
Художники — только венецианцы.
Написать натуру нельзя и не нужно, должно поймать ее красоту.
Писать, как другой, просто глупо.
Пишут, как другие, потому что «мал дых» и потому что не любят формы — рисунка — природы — неба — бога.
Художники — египтяне и ассирийцы!
Ложно-классики — испуганные дураки.
Скверная плодовитость: она забьет и прекрасное.
Да, трудно это.
Как сказать, может быть…
Не знаю, не то…
Не нарисовано.
Легковесно.
Вам все легко.
Понимаете, да не умеете.
Все время рисую козла: как он хвостом вертит, потом поднимает губу.
Странно…
Знаешь ли, у вороны — особенная грация.
Иду писать портрет. Ну, знаешь, — похожа.
Пишу церковку, лесок, знаешь, а тема-то все не выходит.
Смотри, как И. Е. Репин пишет широко, а палитра у него, подумай, маленькая.
На севере свет все вбок светит — мокрый свет.
Люблю лошадей — красивая штука. Попробуй-ка нарисуй, да, знаешь, трудно.
Знаешь, — импрессионизм, футуризм!.. Просто, если кто умеет, тогда так.
Не знаю, может быть, хорошо, но смотреть только неприятно.
Трудная штука глаза — ведь они разные.
Смотришь на одну сторону, а писать нужно другую — тогда верней.
Не люблю я, когда много краски на холсте, — неприятно.
Как эти испанцы замечательно головы в холст вставляли; так вот как надо.
Руки писать трудно.
Хорошо надо рисовать, чтоб было похоже, а то все около.
Про Врубеля: Михаил Александрович — красавец.
Хорошо и не хорошо.
Приблизительно.
Хорошо ли-ли-ли.
Не очень.
Хорошо, да не очень.
Ну, знаешь, это просто дрянь.
Краски не важны, я хочу писать черной.
Все краски, краски… Ты черным напиши хорошо.
Писать можно — рисовать-то трудней.
Аман-Жан[122] — Париж.
Есть другое искусство…
Работает вол 12 часов, но он не артист.
Художник думает год, а делает в течение дня красоту.
В искусстве красота: искусство красоты — заключительный аккорд произведения.
Надо краской уметь рисовать.
Артист не утомляет вас трудностью своего произведения.
Импрессионист — это Веласкес.
Какая живопись: в ней и репетиция, и спектакль. Скучно. Подумай, если бы ты видел, как жонглер работает, все время совершенствуя ловкость трюка, целый год, ты бы ему не аплодировал в цирке.
Не надо нести усталость и весь пот труда в ваше произведение, так как это будет не искусство, а его трудность.
Посмотри как я рисовал академию. Да, действительно, я был поражен и восхищен силой и мощью рисунка, а теперь мозоль на мне: я ищу себя.
122
Эдмон Аман-Жан (1860–1936) — французский портретист, жанрист, исполнявший также и декоративные работы.
124
Иозеф Риппль-Роннаи (1861–1927) — венгерский живописец. В конце 1901 года по инициативе Коровина Роннаи был приглашен в императорские театры в качестве декоратора. В дневнике Теляковского о Роне — так он его называл — имеется несколько записей. Вот одна из них: «Роне произвел на меня очень хорошее впечатление. Это художник чистого и настоящего искусства. Все, что он говорит об искусстве, глубоко и возвышенно» (не издано; хранится в Отделе рукописей ГЦТМ). В казенных театрах Роннаи, однако, не прижился и вскоре уехал из России. В 1912 году Коровин исполнил портрет Роннаи (находится в Государственном художественном музее БССР).