Трактирщик как-то хитро и испытующе посмотрел на нас.
- Так, так… У меня третьеводни какое дело вышло. Тоже. Пришли молодцы этакие, одеты по-богатому. Пили, вот пили. Такой разгул завели. Вдруг полиция - да сколько! - прямо на пароходе причалили и всех их забрали. Самые что ни на есть мошенники. Вот которые в карты по пароходам обыгрывают. Один все-таки убежал. Говорят, главный… Вот, покушайте-ка тешечки, - сказал трактирщик, - первый сорт.
В трактир ввалилась толпа здоровых, загорелых, в белых рубахах и лаптях людей.
- Бурлачье, - презрительно сказал хозяин. - Илюшка, отворяй окошки, а то воздух испортят.
Бурлаки, шумно смеясь и бранясь, заняли столы и скамейки. Кричали:
- Давай щи жирнищи, поглядывай! Сморчищи не дай, а то на голову выльем!
Бурлаков все прибывало. Толпой у стойки они пили водку. Половые подавали щи в больших деревянных мисках. Появился, с завязанным глазом, гармонист и сел в сторонке.
Наступила тишина: бурлаки хлебали щи молча. Никто из них на нас не обратил никакого внимания. Из кувшинов разливали квас. Некоторые пили водку.
Похлебав щей, сразу все заговорили. И опять замолчали, когда подали белужину.
- Ну что ж ты, играй! Запузыривай!
Гармонист запел, подыгрывая на гармони:
Вот и барин в шляпе ходит…
Песня была непристойная до невозможности. Шаляпин встал, подошел к стойке и спросил у хозяина карандаш и бумагу. Вернувшись к столу, сказал:
- Надо, брат, это записать, больно здорово.
Вытащив кошели, бурлаки бросали деньги в шапку - собирал один. Сосчитав деньги, он пошел к стойке платить хозяину и дал несколько медяков гармонисту.
Бурлаки все разом поднялись и вышли. Было видно из окна, как они бегом бежали по дороге и завернули за бугор к Волге.
Гармонист подошел к нам и протянул картуз:
- Ну-ка, дай ему двугривенный, - сказал Шаляпин.
Я дал гармонисту полтинник и спросил:
- Отчего песни все похабные такие поете?
- Э… - покачав головой, ответил гармонист, - других-то слухать не будут. Это бурлаки, тверские, самый озорной народ. Барки тянут. А вот лес которые гонят - архангельские, с Поморья, - те староверы, тем не споешь этаких песен, морду набьют. Тем духовные подавай.
Мы пошли обратно по дороге к лодке. У самой воды нас догнал полицейский и сказал хриплым голосом:
- Простите за беспокойство, - не я прошу, а служба велит, - позвольте узнать ваше звание.
Ни у меня, ни у Шаляпина паспортов с собой не было. У меня была в кармане только бумага на право писания с натуры. Я дал ее полицейскому.
- Очень хорошо-с.
- А он, - показал я на Шаляпина, - артист императорских театров Федор Иванович Шаляпин.
- Как-с? Да неужели? Господин Шаляпин! Вот ведь что, господи. В Нижнем-то вы пели, я был при театре тогда в наряде. Эх, ведь я в пяти верстах живу отсюда. Сейчас пару достану. Ежели бы ко мне, судаком отварным, с капорцами соус, угостил бы вас.
- Давайте адрес, мы как-нибудь приедем, - сказал Шаляпин.
- Сделайте радость, господин Шаляпин, и карточку вашу захватите, пожалуйста.
Он вырвал из книжечки бумажку и записал адрес.
- Ежели милость будет, черкните дня за два. Я всегда по берегу здесь. Мы ведь береговая полиция.
- А каких это вы жуликов третьего дня поймали здесь? - спросил Шаляпин.
- Шулера это. На пароходах обыгрывают. Главный-то из рук ушел. Прямо в землю провалился. Привели на пароход, он и пропал. А у него все деньги. А тех тоже выпустили. Знаем, а доказать нельзя…
Вернувшись в Ярославль, мы поехали на вокзал. До поезда оставалось полтора часа. На вокзале было пусто. Мы сели за большой стол, спросили чаю. Вскоре вошел какой-то господин низенького роста, в пальто, в котелке с зонтиком. На носу у него было золотое пенсне. Тщательно расчесанная бородка. Сзади него шли двое опрятно одетых рабочих. Несли доброй кожи чемоданы, пестрый плед. Незнакомец, блеснув стеклами, внимательно посмотрел на Шаляпина, сел за стол напротив нас и тоже спросил чаю. Рабочие поставили около него чемоданы и, поклонившись, ушли. Видно было, что это какой-то богатый фабрикант.
Шаляпин, попивая чай, пристально поглядывал на него. Тот, видимо, несколько смутился.
Вдруг Шаляпин спросил:
- Яшка, ты что же, - не узнаешь меня?
Сосед, испуганно взглянув на Шаляпина, быстро ответил:
- Я не Яшка, и я вас не знаю.
- Смотри, - обратившись ко мне, сказал Шаляпин, - не узнает. А вместе со мной в остроге сидел, в Нижнем.
- Вы ошибаетесь. Я вас не понимаю. Какое вы имеете право оскорблять меня?
- Вот сукин сын, - не унимался Шаляпин. - Не узнает! И имя, наверное, переменил.
- Милостивый государь, я вас прошу оставить меня в покое. Я буду на вас жаловаться жандарму.
- Не будешь! От воинской повинности бегал, сам мне сознавался.
Сосед вскочил из-за стола, бросил монету и, схватив чемоданы и плед, быстро вышел из буфета. В окно мы видели, как он взял у станции извозчика и уехал.
- Что такое, Федя, - спросил я. - Ты его знаешь?
- Нет, - смеясь, ответил Шаляпин. - В глаза никогда не видел.
- Что же это такое?
Шаляпин смеялся.
* * *
Шаляпин лежал в купе против меня. Дверь купе отворилась. Вошел контролер с кондуктором. Шаляпин закрыв глаза, похрапывал.
- Ваш билет, - спросил контролер.
Я дал ему билет и толкнул Шаляпина. Он не пошевелился. Я покачал его за плечо. Он сонными глазами, точно не вполне проснувшись, взглянул на контролера и стал искать билет по карманам.
Контролер нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
Шаляпин, глядя на него сонными глазами, спросил:
- А Киев скоро?
- Какой Киев? На Москву едете.
- Да неужели? - удивился Шаляпин.
Контролер ушел, обидевшись.
На следующей станции к нам в купе вошли: контролер, кондуктор и жандарм.
- Ваш билет, - потребовал кондуктор.
Шаляпин стал снова шарить по карманам.
- Вы куда едете? - спросил жандарм.
- А вам что?
- Пожалуйте на станцию.
- Чего бы я туда стал ходить? Мне и здесь хорошо…
Все ушли. Мы проехали еще несколько станций. У Троице-Сергия к нам в купе явились: контролер и с ним уже два жандарма и кондуктор.
- Ваш билет, - спросил жандарм.
Шаляпин небрежно вынул из жилетного кармана билет и дал.
- Позвольте ваш вид и ваше местожительство.
- У меня нет с собой паспорта, а местожительство в Москве. На Новинским бульваре свой дом.
- Пожалуйте на станцию, подписать протокол.
Шаляпин с важным видом поднялся с места и пошел к дверям. На станции он спросил жалобную книгу и написал в ней, что не понимает, почему напрасно пассажиров будят в купе таком-то, номер вагона такой-то и пугают толпой полиции и жандармов. Он просил господина министра, князя Хилкова, обратить внимание на это безобразие.
Мы опять сели в вагон и поехали. Перед Москвой в купе пришел обер-кондуктор. Он был испуган и огорченно и заискивающе сказал Шаляпину:
- Ведь это, конечно, беспокойство причиняют, но я-то тут, верьте слову, не при чем…
Шаляпин милостиво кивнул головой и записал его фамилию и адрес.
- Знаю, знаю, любезный… Не беспокойся, ничего не будет…
В Крыму
В Крыму, в Гурзуфе, у моря, я построил себе дом в четырнадцать комнат. Дом был хороший. Когда вы просыпались, то видели розы с балкона и синее море. Впрочем, как ни прекрасен был Гурзуф, но я все же любил больше мой деревенский дом, среди высоких елей моей прекрасной родины.
Шаляпин приезжал ко мне в Крым. И не один. С ним были: Скиталец[341], Горький и еще кто-то. Я пригласил специального повара, так как Шаляпин сказал:
- Я хотел бы съесть шашлык настоящий и люля-кебаб.
Из окон моей столовой было видно, как громоздились пригорки Гурзуфа с одинокой виллой наверху. За завтраком Шаляпин серьезно сказал: