— Да ну тебя! — недовольно отмахнулся Норонович.
Заслонов улыбался:
— Плох тот солдат, Василий Федорович, который не думает быть генералом! Погоди, дождешься: дадут и тебе соединение!
XVI
Женя сладко спал, несмотря на то, что на его груди лежала голова Коли Домарацкого, а с другой стороны в плечо уперся лбом, словно собирался бодаться, Вася Белодед.
Жене снился великолепный сон: деповцы играли с минским «Динамо».
Счет был 3 : 0 в пользу оршанцев. Женя вырвался вперед, красиво обвел двух защитников и оказался один на один с вратарем.
Он хочет ударить по мячу, но его ногу кто-то дергает в сторону. Он делает последнее усилие — и просыпается.
Комиссар Алексеев тормошит всех ребят:
— Подъем! Подъем! Комсомол, вставай!
Сна как не бывало.
Проклятые фашисты! Если бы не они, если бы не война, — спали бы до первого гудка и играли бы в футбол, хотя и не с минским «Динамо», но играли бы!
Но ничего. «Разобьем врага, тогда заживем!» — всегда говорит дядя Костя.
Женя проворно вылезает из шалаша, встряхивается, поправляет кобуру пистолета, который во время сна съехал на живот.
В лесу темновато, солнце еще не взошло.
Из шалаша один за другим показываются ребята. Поеживаются от утренней свежести. Кто-то, кашляя, закуривает, кто-то уже смеется.
Заторопились к ручью умываться.
Сегодня предстоит большая работа: надо вырыть окопы, сделать дзоты. Фашисты могут нагрянуть в любую минуту.
Жуя на ходу корку хлеба, вареную картошку, яблоко, — что у кого нашлось, — собирались на лесной опушке.
Дядя Костя с комиссаром и начальником штаба уже стоят там, указывая, где рыть окопы, где сделать дзот.
Сразу стало ясно: не хватает лопат, топоров и прочего инструмента.
— Пусть двое сбегают в Драгали, — обернулся к Жене Заслонов.
Алесь и Коля охотно побежали в деревню.
Прошло минут пятнадцать, а ребята всё не возвращались. Командир ходил по опушке, то и дело поглядывая на дорогу.
— Что они там, — молочко пьют? — буркнул Норонович.
— Не может быть, не таковские! — ответил комиссар.
— Идут! — первым увидал Женя, не спускавший глаз с деревни.
Алесь и Коля возвращались не одни, — их окружали парни и девушки; обгоняя взрослых, спешили к лесу ребятишки, — каждый нес что-нибудь: пилу, лопату, топор.
Вся деревня шла помогать партизанам.
Карие глаза Константина Сергеевича засветились.
— Говорят, сила партизан — в лесах. Не в лесах, а в народе! — сказал он.
XVII
В этот день на условленный лесной аэродром прилетел самолет Центрального штаба.
Он привез боеприпасы, литературу, а от партизан взял раненых.
Заслонов передал пилоту письмо, прося его отправить на «Большой земле» по адресу.
Константин Сергеевич писал жене:
«Ритуся, здравствуй! Здравствуйте, мои дорогие бусеньки Муза и Иза!
Пишу Вам из далекого тыла, из БССР, оккупированной немцами. Деремся с ними не на жизнь, а на смерть, деремся отчаянно и очень серьезно. Имеем убитых и раненых, но зато сами убиваем еще больше, воюем по-настоящему.
Я командую в тылу большим партизанским соединением. Хочется вас очень видеть, но будем живы, увидимся.
Погибну — значит, за Родину, так и объясни ребятишкам».
XVIII
15 августа проработали спокойно, — фашисты еще не наступали. На следующий день утром Заслонов только что кончил передавать по рации данные для Центрального штаба партизанских действий, как со стороны Горбова затрещали выстрелы.
Лес удесятерил их.
На «Большую землю» оставалось лишь передать всегдашнюю партизанскую просьбу относительно присылки боеприпасов. Просьба кончалась энергичным заверением:
«За каждый патрон отчитаюсь головой фашиста!»
Константин Сергеевич протянул радистке текст этой телеграммы.
— Успеешь, — передай! — и заторопился к опушке, леса, где расположились партизаны.
Гул в лесу рос.
Женя взял автомат наизготовку и пошел сзади за Заслоновым.
В бою он всегда поворачивал кепку козырьком назад. И теперь он шел так, словно собирался вместе с дядей Костей лететь на «жар-птице»…
С этого момента весь день промелькнул, как одна минута.
Ни присесть, ни поесть, ни напиться воды — некогда.
От Горбова на отряд Чебрикова двигался батальон пехоты. Чебриков укрыл в густом ельнике вдоль дороги пулеметы и автоматчиков. Он пропустил мотоциклистов-разведчиков, а когда на дорогу вышла колонна эсэсовцев — «мертвая голова», он так ударил по ней, что на дороге действительно осталось мало живых голов.