Отсюда был только один шаг до нового обращения к Греции. И этот шаг, несомненно, был сделан, а цена за греческую кровь, которую предполагалось пролить вместо английской, была столь значительна, что сам Константин поколебался…
В чем заключалась на этот раз английская приманка, явствует совершенно недвусмысленно из чрезвычайно любопытной шифрованной телеграммы Венизелоса греческому посланнику в Петрограде Драгумису от 28/15 февраля, перехваченной и расшифрованной в Министерстве иностранных дел[93]. Упомянув о беседе Драгумиса с советником английского посольства в России, состоявшейся 30/17 января, то есть во время предыдущих январских переговоров о сербской экспедиции, и касавшейся, очевидно, вопроса о Проливах, Венизелос поручил ему возобновить этот разговор с тем, чтобы внести в высказанное им (Драгумисом) «частным образом» мнение «поправку», которой ему надлежало руководствоваться и «во всех других беседах», которые он мог бы иметь по этому поводу, то есть и в беседах с Сазоновым. Согласно этой «поправке», Греция, будучи заинтересована в том, чтобы державы Антанты приняли «в отношении будущей судьбы Константинополя принцип интернационализации», — как известно, к этому времени уже решительно устаревший с точки зрения русского правительства, — не должна «ни высказывать какие-либо притязания, ни давать возможности предполагать намерения, которые могли бы повредить его успеху». В дальнейшем принцип «интернационализации» толковался чрезвычайно широко и вместе с тем недвусмысленно. С одной стороны, речь шла об «интернационализации целого государства», причем различался «вопрос местной администрации» Константинополя, которая могла бы быть и впредь предоставлена, под контролем держав, султанам, но должна была направляться и руководиться все теми же державами, и «правительственный режим» (regime gouvernemental), целью которого было бы «обеспечить крупные политические интересы, сосредоточенные на его (Константинополя) территории от изолированного действия какой-либо одной державы». В заключение указывалось на «сложность и чрезвычайную трудность найти практическую форму для интернационализации целого государства», на желательность подготовить проект разрешения этого вопроса и на подготовительные в этом отношении работы, предпринятые в Афинах, и, наконец, делался в форме упоминания об «аналогичных прецедентах на Крите» грубо-прозрачный намек на цели афинского правительства, очевидно уже предвкушавшего появление греческого принца в роли верховного комиссара в «интернационализированном» Константинополе.
Сазонов, знавший уже раньше из телеграммы Демидова от 27/14 февраля о том, что в Афинах «ощущается более чем наблюдательный интерес» к дарданелльском операции, причем «все заметнее становится желание так или иначе приобщить Грецию, наряду с Тройственным согласием, к завершению великого исторического дела»[94], и разделявший (недовольство «русского общественного мнения» речью Грэя в палате общин (25/12 февраля), воспользовался телеграммой Демидова и ответил ему, — сообщая свой ответ к сведению и руководству Извольскому и Бенкендорфу 2 марта /17 февраля, — ушатом холодной воды на головы греков и не только одних греков: «Ни при каких условиях мы не можем допустить участие греческих войск во вступлении союзных войск в Константинополь». Как Извольский, так и Бенкендорф тотчас сообщили о ней Делькассе и Грэю. Делькассе, руководимый возобновившимся страхом перед английским (англо-греческим) засильем, сразу пошел навстречу желанию Сазонова и предлагал «напомнить» Греции, что, если она желает действовать сообща с союзниками, «ей следует выступить на помощь Сербии» и в то же время — быть может, в ответ на вопрос Извольского, — заметил, что он «не имеет оснований думать, что Лондонский кабинет поощряет желание греков послать свои войска на Галлиполи». Грэй же оказался более сдержанным. Упирая в особенности на то, что «адмиралтейство по техническим соображениям придает большое значение греческому флоту», и на важность форсирования Дарданелл для воздействия на все балканские государства, он заявил, что «ставить препятствия Греции означало бы сильно замедлять события», и, начав с указания на допустимость военных действий греков в Смирне, впоследствии заметил, что помимо участия греческих судов в области Дарданелл «греческие силы предполагают (кто?) употребить также для оккупации Галлиполийского полуострова». А когда Бенкендорф сказал, что ему представляется невозможным, чтобы Россия «когда-либо согласилась предоставить Греции подобного рода залог», Грэй парировал и это замечание, указав, как на возможный выход из положения, на порядок, уже примененный во время войны по отношению к германским тихоокеанским владениям, захват которых Японией или Англией признается временным, «раздел же должен совершиться при заключении мира и независимо от национальности оккупационных войск».
93
Отнюдь не исключена возможность, что выбранный шифр должен был облегчить возможность ее расшифрования, дабы этим путем вызвать со стороны России действия, коими определилось бы ее отношение к делу. Такие приемы практиковались.
94
См. также последующие телеграммы Демидова от 3 марта /18 февраля. В первой из них он сообщал о предстоявшем чрезвычайном совете под председательством короля для решения вопроса «об активном выступлении Греции против Турции, в виде безотлагательного содействия англо-французским силам производством десанта значительного греческого отряда на Галлиполи».