Сангвинические мечтания Сазонова о возможности разрешить вопрос о Константинополе и Проливах «самостоятельной русской операцией», — мечтания, отнюдь не соответствовавшие суждениям военных и морских специалистов об этом деле, изложенным во время совещания, состоявшегося 21/8 февраля 1914 г. под его же председательством, — разбились, таким образом, о решительное сопротивление Ставки, оценивавшей дело, по необходимости, прежде всего и главным образом с точки зрения реальных военных сил и возможностей России. Тяжелые поражения в Восточной Пруссии и неудачи в Польше, выяснившие такое техническое превосходство Германии, которого до войны, видимо, не ожидали не только в России, но и во Франции[24], и опасения за боевое снаряжение русской армии[25] обязывали Ставку к чрезвычайной осторожности. В частности, они же привели, накануне только что упомянутой беседы великого князя с Кудашевым, к разговору его с Вилльямсом, который тотчас был использован английским адмиралтейством для того, чтобы «в помощь России» приступить, несмотря даже на уклончивое отношение Китченера, к серьезным военным действиям против Проливов.
3. Первоначальный план дарданелльской операции
По получении телеграммы Вилльямса Китченер имел продолжительную беседу с Черчиллем, которого он запросил, что мог бы предпринять английский флот в помощь России. В этой беседе участниками ее, «ясно видевшими далекоидущие последствия удачного нападения на Константинополь», «были упомянуты все возможные альтернативы на турецком театре», и, в частности, вспоминалось об их ноябрьских дискуссиях относительно возможности отправки десанта из Египта на Галлиполи. Черчилль настаивал на нежелательности, если в дальнейшем появится возможность «серьезного нападения на Константинополь», начать там теперь операции чисто демонстративного характера. Однако Китченер, признавая важность этого аргумента, «постоянно и решительно возвращался к заявлению, что у него нет войск, без которых он мог бы обойтись (в Англии и Франции), и что он не может принять на себя ответственность за новое значительное расширение наших военных обязательств». «Мы не имеем войск для десанта где бы то ни было», — писал он в тот же день, 2 января (20 декабря) Черчиллю в краткой, резюмировавшей его мнение, записке[26]. И в полном соответствии с этим он дал все в тот же день на обращение к нему великого князя весьма уклончивый по существу ответ, в котором обещал, что «будут предприняты шаги для совершения демонстрации против турок», но вместе с тем высказал опасение, что «никакое действие, которое могло бы быть решено и осуществлено, не сможет серьезно отразиться на численности врага на Кавказе или вызвать его удаление оттуда».
Дальнейший ход событий, приведших к дарданелльской операции и определивших ее характер, представляется недостаточно ясным, так как политическая сторона обсуждения вопроса в Лондоне, как уже было указано, тщательно затушевывается в наиболее осведомленных по данному делу английских официальных и частных изданиях[27]. Ясно лишь одно, а именно что вопрос рассматривался отнюдь не только с точки зрения чисто военной целесообразности, но не в меньшей степени с точки зрения политических целей, преследуемых Англией на Ближнем Востоке.
Среди этих целей, как уже сказано, обеспечение английских интересов в районе Проливов и Константинополя, несомненно, занимало особенно важное место. Об этом свидетельствуют хотя бы приведенные выше данные о переговорах с Грецией в августе и сентябре 1914 г. Тем не менее ряд причин привел к тому, что вопрос не был поставлен с полной отчетливостью. Этому содействовали как соображения внешнеполитические, — в частности, опасения Грэя относительно впечатления, которое произведет в России укрепление Англии в этом именно районе[28], — так и соображения военного характера, — в частности, сомнения военных и морских специалистов в возможности направить при данных условиях против Дарданелл силы, обеспечивающие успех операции.
Отсюда получился ряд колебаний и противоречий, отчасти, впрочем, лишь кажущихся, ибо основная цель английской политики в вопросе о военных операциях на Ближнем Востоке — воспользоваться силою своего флота, дабы укрепить там свое положение, — проходит красной нитью через все решения английского правительства.
В этом смысле чрезвычайно любопытно, что с первых же дней выдвигалось наряду с дарданелльским направлением операции еще другое, а именно александреттское.
24
Так же мало ожидали не только в России и в Англии, но и во Франции головокружительного быстрого продвижения германских войск через Бельгию в Северную Францию и победоносного их шествия почти до самого Парижа.
25
Недостаток снаряжения проявлялся в это время чрезвычайно остро и в Англии (см.: Churchill. Указ. соч. Т. II. С. 273, 276, 298, 309–312, 332, 351, 406, 412–414) и даже во Франции (см., напр., Abbott. «Greece and the Allies». London, 1922. C. 22). Относительно Франции см.: Lavisse. «Histoire de France contemporaine». T. IX (La Grande Guerre). Гл. VII. C. 153 и сл., особ. с. 157, а также Bertie. «Diary». Т. I. С. 133; «Недостаток вооружения, в особенности артиллерийских снарядов, замедляет действия повсюду и, в частности, со стороны французов, которые всегда думали, что они имеют их достаточно. Расход их был невероятно велик и далеко превысил все калькуляции».
27
Примером этой осторожности может послужить одно характерное замечание Черчилля, лично наиболее заинтересованного в снятии с себя ответственности за операцию, а потому и дающего косвенно наибольший материал по вопросу. Воспроизводя часть записки, разосланной им в июне 1915 г. и содержавшей доводы в пользу привлечения Болгарии на сторону союзников путем обеспечения ей территориальных уступок со стороны Сербии и Греции, он говорит, что дальше «обсуждалась реакция, которую такая политика могла вызвать в Сербии и Греции, но это едва ли поддается опубликованию» (Churchill. Т. II. С. 425).