Римский рельеф с изображением Афродиты. Археологический музей Афродисиады
Однако потребности двора определяли не только внешний облик города, но и его внутреннюю жизнь в разных аспектах. Об этом, впрочем, будет подробнее рассказано в следующих главах, но некоторые общие соображения стоит представить уже здесь: легендарное, но одновременно и реальное богатство города, которое разными способами приносило пользу всем слоям общества, было обусловлено потребностями двора. Чтобы избежать беспорядков среди населения, важно было обеспечить достаточное снабжение города. Мы постоянно читаем в письмах из других мест, как завидовали жителям Константинополя, потому что у них не было недостатка ни в чем, а стол их был весьма разнообразен[156]. Различные мелкие работы для двора и постоянная строительная активность обеспечивали заработок широким слоям населения. Кроме того, стены города гарантировали жителям Константинополя гораздо больше безопасности, чем людям в других местах империи. Игры на Ипподроме, процессии, присутствие множества иностранцев оживляли повседневную жизнь горожан. Законодательные предписания эпархам («Книга эпарха») называют целый ряд производств предметов роскоши, особенно из металла и тканей, в т. ч. шелка, которые жили преимущественно благодаря заказам двора[157]. В каком объеме императорский дворец сам владел своими мастерскими, достоверно не известно. Собственные потребности двора, например внутренняя отделка помещений или подарки для гостей, вряд ли могли быть покрыты без труда городских ремесленников. Драгоценные рукописи, которые заказывал император, копировали и украшали миниатюрами монахи, то есть они создавались в городских монастырях[158]. Высокопоставленные гости покупали для своих личных нужд предметы роскоши, как показывает пример посланника Оттона I Лиутпранда Кремонского, у которого ценные товары, впрочем, конфисковала на границе таможня. Хотя пространственно и социально город и двор были отделены друг от друга, развитие города во всех областях значительно определялось императором как институтом, тогда как городская жизнь, напротив, лишь очень редко, в периоды социальных или политических нестроений, приходила в соприкосновение с закрытым миром двора.
IV. Население и общество
1. Функция и структура
«Город – я имею в виду людей всякого рода, состояния и возраста…» – так метко характеризует население Константинополя византийский писатель и государственный деятель XI века Михаил Пселл[159]. Потеря крупных городов позднеантичного Востока – Александрии и Антиохии – в VII веке и упадок многих малых городов на Балканах и в Малой Азии не только способствовали подъему Константинополя, но и укрепили политическое значение его жителей. Константинополец обладал такой социальной идентичностью, которая, как подчеркивает один автор XII века, отличала его от приезжих, приближавшихся к уроженцам города только после длительного постоянного проживания в нем[160]. Эта самооценка горожан была основана в первую очередь на том, что им принадлежала более или менее решающая роль при выборе и свержении императора. Поскольку императорская власть в Византии никогда не представляла собой наследственной монархии, но формально всегда требовала согласия групп выборщиков, в том числе горожан, они всегда осознавали свое юридическое и очень часто фактическое значение, действуя от лица жителей всей империи. Уже в конце XI века, но особенно часто в XIV веке горожане принимали участие в собраниях, которые император созывал на Ипподроме, чтобы сообщить о важных политических мероприятиях, в основном налоговых, или о других делах. Даже если эти «народные собрания» и не имели права решающего голоса, которое всегда оставалось только за императором, все же таким образом утверждалось значение и самосознание горожан.
158
I. Ševčenko, The Illuminations of the Menologium of Basil II, в: Dumbarton Oaks Papers 16, 1962, 245–276.
159
Michel Psellos, Chronographie, ed. E. Renaud, T. 1, 101 (XXV, 3–4) (цит. по: Михаил Пселл. Хронография. М., 1978. С. 60).
160
Парафраза одного места у Стефана Скилицы (XII век), в: Commentaria in Aristotelem graeca, Bd. XX, S. 270, 2. На это место обратил внимание Magdalino, Constantinople and the Outside Word, в: Strangers to Themselves. The Byzantine Outsider, hrsg. D. C. Smythe. Aldershot 2000, 156.