Чтобы создать себе представление о разнообразии продаваемых там продуктов, достаточно привести предлагаемые в Константинополе товары с любой страницы флорентийского учебника торговли Пеголотти второй четверти XIV века: очищенный миндаль, смешанный с шерстью хлопок (т. е. неочищенный продукт), мед, хлопчатобумажная пряжа, рис, турецкие чернильные орешки, сушеные фиги с Майорки и из Испании, аурипигмент (краситель), шафрановая краска, хна, римский тмин, фисташки, сера, листья сенны (слабительное), смола, свинцовый глет (краситель), солонина, сыр, александрийский лен, лен из Романии (Византийской империи), мохеровая шерсть, мытая и немытая шерсть из Романии и шерсть турецкого происхождения, каштаны[268]. Этими столь разными продуктами торговали, конечно, не в одном месте, но они сведены воедино в торговом пособии только потому, что продавались в одних и тех же единицах веса. Их разнообразие напоминает и современный восточный базар.
Уже для XII века, но особенно для поздневизантийского Константинополя ставился вопрос, как эти иностранные конкуренты влияли на византийских купцов в городе. Для этого у нас нет никакой количественной информации, но литературные источники в полной мере позволяют осознать существовавшее напряжение[269]. Впрочем, и византийские торговцы вступали с XIV века в западные торговые сообщества[270]. Восстановление Константинополя после периода латинского господства, богатое и часто даже роскошное строительство как в церковном, так и в частном секторе в значительной мере следует связывать с этими новыми богатствами, которые торговцы с Запада скопили благодаря своей деятельности в городе.
VI. Религиозный центр: патриархат, церкви и монастыри
1. Константинополь и эволюция церковной администрации в Византийской империи
Становление Константинополя как церковного центра империи происходило в некотором смысле параллельно его политическому усилению как столицы империи, но из-за отсутствия церковного преемства было связано с большими проблемами[271]. Когда Константин Великий поднял Византий до уровня императорского города, это была обычная епископия, чьи истоки теряются во мраке истории. У городской кафедры не было «апостольского» происхождения. Легенду о пребывании апостола Андрея в древнем Византии и посвящении им некоего Стахия в первого известного по имени епископа города мы не находим в источниках до VI века. Эта фикция приобретает политическое значение только в IX веке, возможно, под впечатлением от возникновения конкурирующей империи Карла Великого. Непрерывная последовательность епископов с I века до времени Константина, как она сегодня, с точной хронологией, украшает интернет-страницу Константинопольского Патриархата, – это более или менее осознанная историческая компиляция, вполне обычная и для западных кафедр, но по сути не имеющая никакого исторического основания.
Константин I, подносящий Город в дар Богородице. Мозаика над вратами в южном вестибюле Св. Софии Константинопольской. Нач. XI в.
В церковной иерархии Византий/Константинополь сперва подчинялся митрополиту Гераклеи Фракийской на Мраморном море, предстоятель которой до конца Византийской империи сохранял право рукополагать в епископы патриарха Константинопольского, если тот еще не имел этого сана. Этот перенятый Константином из ранней Церкви Востока империи принцип тождества государственных и церковных центров предопределил повышение церковного статуса[272] Константинополя после 330 года. Этот путь представляет собой одну из глав общеполитической истории империи, которая выходит за рамки истории города, так что здесь можно ограничиться лишь основными ее вехами: в 381 году Константинополь был повышен до уровня патриархии, а в 451 году получил одинаковый юрисдикционный статус с другими патриархатами, причем связанное с этим право поставления митрополитов в диоцезах Понта, Асии и Фракии означало значительное увеличение его идеологической и фактической власти[273]. С завоеванием восточных провинций арабами в VII веке, в результате чего Антиохия, Александрия и Иерусалим стали владениями халифата, Константинопольский патриарх стал единственным общеимперским первоиерархом.
Со второй половины VIII века его власть получила дальнейшее усиление, так как по императорскому указу (воплощение которого в жизнь заняло более ста лет) ему передавались также епархии на Балканах, в Греции, Южной Италии и на Сицилии. Начиная с правления Константина созванные императором общецерковные соборы всего епископата империи проходили в столице или ее окрестностях, так что именно там утверждались общеобязательные церковные догматы. В Константинополе, в резиденции патриарха, заседал также «постоянный» собор (σύνοδος ἐνδημοῦσα) из находившихся в распоряжении патриарха митрополитов, которые способствовали регулярным контактам церковных епархий со столицей. В течение веков, особенно с отпадением Сирии и Палестины, введенное в Великой церкви богослужение, со всеми его текстами и чтениями, стало обязательным для всей империи[274]. Тесная связь Церкви и государства привела к тому, что внешняя политика Церкви полностью находилась в руках императора и делегировалась патриарху лишь в зависимости от соотношения сил, особенно в том, что касалось выполнения миссионерских задач[275]. Наконец, в церемониале также происходило слияние государственного и церковного центров, находящихся в Константинополе, – участие императора в многочисленных богослужебных чинах в разных церквях города[276] и коронация императора патриархом в Св. Софии.
275
M. T. Fögen, Das politische Denken der Byzantiner, в: Pipers Handbuch der politischen Ideen, hrsg. I. Fetscher. München 1993, 41–85 (особ. 61–64).
276
A. Berger, Imperial and ecclesiastical processions in Constantinople, в: Neçipoǧlu, Byzantine Constantinople, 73–87; G. P. Majeska, The Emperor in His Church: Imperial Ritual in the Church of St. Sophia, в: Maguire, Court Culture, 1–11.