Император Констанций II. Рисунок из «Хронографии 354 г.»
Библиотека в императорском дворце, точное местоположение которой нигде не указано, впервые встречается в источниках со второй половины IX века[331], но нет сомнения в том, что она существовала уже веками раньше. Даже позднее она редко упоминается специально. В XV веке испанский путешественник Перо Тафур сообщает о библиотеке во Влахернском дворце[332], и там, помимо «новых приобретений» и текстов, собранных еще в никейском изгнании, вероятно, нашли себе место те немногие книги, которые еще сохранялись в Большом дворце до 1261 года. Патриаршая библиотека, здание которой была частью Патриаршего дворца на восточной стороне Августея и которая размещалась в его «сводчатых помещениях», впервые упоминается в VII веке по случаю своего «обновления», но великие соборы VI века наверняка потребовали создания богословской библиотеки еще раньше. В ней хранились не только богословские, но и светские произведения, а также, среди прочего, сочинения еретиков[333].
К основным и относительно хорошо описанным центрам книжной культуры в столице следует отнести также крупные монастыри: в первую очередь Студийскую обитель, монастырь Одигитрии и монастырь Хора, чья церковь известна больше своими мозаиками и фресками[334]. В значительной части анонимными, но выдающимися по числу томов, были и частные библиотеки ученых, которые также способствовали увеличению книжного фонда благодаря кружкам переписчиков.
Церковь Хора. Фотография. Ок. 1900
Конечно, нельзя недооценивать и библиотеки и переписывание рукописей в провинции, как и (трудно обнаружимый) приток литературы, который испытывал благодаря этому Константинополь. Но самым главным центром притяжения были все же столица и двор, потому что только там действительно нужны были книги всякого рода. Крупные пожары постоянно создавали лакуны, масштабы которых мы не можем оценить. Разграбление 1204 года в значительной степени пощадило императорские дворцы, предназначенные для новых завоевателей, а для воинов книги были интересны только в том случае, если у них были ценные переплеты. Реальные потери, скорее всего, произошли в течение следующих 60 лет, когда монастыри и частные дома, а вместе с ними и их библиотеки пришли в упадок. Не было никакого интереса к сохранению греческих книг, которые среди завоевателей почти никто не умел читать. Впрочем, 1453 год отнюдь не означал конца греческой книжной культуры, которая еще более века пользовалась заметным покровительством Османской империи[335].
5. Центр трансляции образования
Несмотря на все предыдущие замечания, нельзя не отметить, что образование и ученость были или могли быть доступны только тем, кто уже знал греческий язык или должен был изучить его, как живущие в империи иностранцы (армяне, грузины, славяне), чтобы добиться успеха в общественной карьере. В этом отношении Константинополь был главным внутренним центром обмена знаниями. На Западе, особенно в X–XI веках, Константинополь считался кладезем знаний, но почти все они оставались недоступными из-за незнания языка. Однако уже в Х веке в смешанной латино-греческой культуре амальфитанского квартала появились переводы, получившие распространение на Западе[336]. В XII веке в пизанском квартале благодаря переводчикам сразу же столкнулись друг с другом различные богословские доктрины[337]. Уже указывалось на роль Доминиканского ордена в Пере-Галате в распространении латинской литературы начиная с XIII века[338]. Но лишь политика церковной унии в XIV–XV веках привела в Константинополь те западные делегации, которые открыли духовные сокровища византийской столицы своей родине, особенно Италии. Режим интеллектуальной закрытости византийского общества был нарушен, потому что на Западе тоже стали изучать греческий язык, и тот ценный товар, о котором говорил Фемистий, теперь стал там востребован и, благодаря этой самой трансляции, в которой сыграли свою роль и другие города Византийской империи, вообще сохранился в последующие века.
VIII. Константинополь глазами современников
Предшествующие главы показали нам Константинополь в свете научных исследований. Поэтому следует, наконец, изложить хотя бы в нескольких фразах его субъективный образ в глазах современников, хотя на самом деле эта тема заслуживает подробного самостоятельного представления.
334
B. L. Fonkic’, Scriptoria bizantini, в: Rivista di Studi Bizantini e Neoellenici, n.s. 17–19, 1980–1982, 73–92; L. Politis, Eine Schreiberschule im Kloster ton Hodegon, в: Byzantinische Zeitschrift 51, 1958, 17–36, 261–287; D. Bianconi, La biblioteca di Cora, в: Segno e testo 3, 2005, 391–438; Ders., Libri e lettere di corte a Bisanzio. Da Costantino il Grande all’ascesa di Alessio I Comneno, в: Le corti nell’alto medioevo. (= Settimane di Studio, 62). Spoleto 2015, 767–819.
335
Schreiner, Die Epoche Mehmets des Eroberers in zeitgenössischen Quellen aus dem Patriarchat, в: Patron of the Arts: Cultural Interaction at the Court of Mehmet the Conqueror, hrsg. N. Asutay-Effenberger und E. Rehm. Köln 2009, 31–40. Поствизантийский репертуар константинопольских библиотек был важной предпосылкой для интеллектуальной истории на Балканах, ср.: K. Petrovszky, Geschichte schreiben im osmanischen Südosteuropa. Eine Kulturgeschichte orthodoxer Historiographie des 16. und 17. Jahrhunderts. Wiesbaden 2014.