По калифорнийскому форту Росс работу вёл неспешно. Для начала на огромной карте отметил флажками населённые пункты в американских владениях, а когда венценосный папенька зашёл пожелать сыну доброй ночи, то застал Костика у географической карты, как раз втыкающего флажок на место форта Росс.
— Хорошо придумал, Костя, — папе моя затея с флажками явно понравилась, — смотри какая большая наша Россия — величайшая в мире держава.
— Да, папа! И там где поднят русский флаг, он никогда не будет спущен! А на карте ещё много мест где можно основать российские поселения.
— Сынок, ты не по годам умён, — батя расчувствовался, — когда вырастешь, встанешь во главе флота и отобьёшь у нехристей Константинополь. Будешь там царствовать! Константин в Константинополе! Как твоя великая прабабка завещала!
— Царьград оставим брату Саше, а я стану основателем нового города, Константинополя Тихоокеанского, на американском материке!
И воткнул загодя припасённый флажок то ли в Орегон, то ли в север Калифорнии. Ну, в место на карте, где этим штатам положено быть созданными в ТОЙ, моей родной реальности.
Эмоциональный папаня скомкано пожелал доброй ночи продвинутому сыну и поспешно удалился. Мне «морские командировки» нравились. Как здорово вырваться из дворца, набитого соглядатаями и подхалимами, пообщаться с офицерами флота, людьми образованными, имеющими кучу прожектов по присоединению к Российской империи отдалённых территорий. Очевидно, через них на Константина и вышли осенью 1837 года представители Российско-Американской компании. Во всяком случае, пришли они с Литке.
Мнение юного генерал-адмирала о необходимости сохранить форт Росс и укрепить позиции России в Калифорнии «русские американцы» горячо разделяли, но сетовали на безденежье, малолюдье и «наезды» испанцев и мексиканцев. На Карла Васильевича Нессельроде, что интересно, не жаловались. А ведь именно эта сволочь преизрядно нагадила Российско-Американской компании, «зарубив» в 1825 году проект переселения купленных компанией крепостных крестьян в Русскую Америку, с предоставлением им там свободы, да и в иных многих случаях пакостил, сволочь. Нет, надо думать, что делать с Нессельроде, на посту министра иностранных дел Карлуша будет херить все начинания молодого Константина, папенька верит этой мерзкой обезьяне. А то Карл Васильич уже топит в бесконечных бюрократических согласованиях дальневосточные экспедиции, постоянно откладываемые, по тем или иным надуманным причинам. Подстилка австрийская! Первый кандидат на устранение! Отправлю, непременно отправлю Нессельроде «в гости к Пушкину».
Да, увы, — Александр Сергеевич роковой 1837 год не пережил. Не судьба видно, не судьба. Путешествуя с братом Сашей поэт «отпустил тормоза». Начал неумеренно выпивать он ещё в Петербурге, видно потому и решился уехать подальше от нотаций жены, встряхнуться.
И вот, в славном городе Казани, будучи вдрабадан упоен почитателями таланта, пристал с домогательствами к правильной и приличной вдове чиновника. Женщина вырвалась из объятий пьяного стихотворца и побежала по улице. Поручик Храпов, служивший в местном пехотном полку, удержал Пушкина от погони, за что был бит по лицу и вызван на дуэль. Брат Саша в это время куролесил со свитскими где-то за городом и не мог вмешаться. По показаниям свидетелей, Храпов сам писал стихи, и, будучи большим поклонником Александра Сергеевича, всячески пытался примириться с разбушевавшимся Пушкиным, но, не вынеся оскорблений и не желая стать убийцей гения, там же и застрелился. Мгновенно протрезвевший литератор ушёл к себе в номер, написал покаянное письмо-завещание и разрядил пистолет «в хладный лоб»…
Мда, такая вот штука — история, ты её меняешь, «прогибаешь» а она обратно в своё русло норовит. Вот тебе и альтернатива. Эх, брат Пушкин, как про тебя бард пел: «При цифре тридцать семь, с меня слетает хмель»… Тридцать семь лет, тридцать седьмой роковой год…
Неужели ничего не получится, и позорной Крымской войне быть, и Аляску сдать придётся, как ни крутись, ни исхитряйся?!
К чёрту сопли! Собраться, Костя. Мы ещё повоюем!
Брат спешно прервал поездку и вернулся в Петербург, загоняя лошадей. В гибели Пушкина многие «доброхоты» начали обвинять цесаревича — мол, не предотвратил, не отнёсся к Александр свет Сергеичу с должным почтением. Дантеса в нашей реальности так не третировали как здесь Сашу. А ведь это наследник престола!
Александр после долгого разговора с отцом наедине, заперся в своих комнатах и никого не принимал. По столице ползли невероятные слухи. Гроб с телом поэта медленно и торжественно передвигался из Казани в Петербург, засыпаемый цветами встречавшей печальную процессию «прогрессивной общественности».