Щербатов огладил залысину:
— Да! Тяжел разговор с властью, когда она в одном лице и власть, и мент. Да я в любую минуту рассчитаюсь, лишь бы их больше не видеть. Это ж как на мине. Хотят — работают, хотят — нет. Вроде поднадзорные, а каждые выходные в Москву ездят. А зачем ездят? Медом Москва вымазана? Полагаю, — жди ЧП.
— Скажу участковому, чтоб приглядел, — пообещал Понизов.
Щербатов иронично прищурился:
— Лучше спросите у Хурадова, откуда у него сервелат в холодильнике не переводится. Сумками из Москвы везут. В общем, считайте, я знаю, кто ваш поссовет ограбил. И если их посадят, не огорчусь.
— Но тогда и я, кажется, знаю, кто на вас анонимку написал.
Оставив озадаченного предпринимателя, Понизов бросился догонять истомившихся эстонцев.
В архиве психбольницы, отгородившись барьером, хмурая высохшая старуха — архивистка Маргарита Феоктистовна Кайдалова — неприязненно приглядывала за эстонцами, листавшими в сторонке архивное дело Константина Пятса. То и дело доносились торжествующие, непонятные для русского слуха гортанные выкрики.
— Ишь ты, — выписки делают! — процедила она. — Дорвались!
— Что ж удивительного? Два года искали. Пол-России обшарили, — пояснил стоящий рядом Понизов. — Как же вы сразу дело-то не нашли? Неужто так затерялось?
— Команды не было, и не нашла, — без стеснения призналась Кайдалова. Остро глянула на председателя поссовета.
— А Вам, товарищ Понизов, команда поступила?
Заметила его замешательство. Тонкие старушечьи губы сошлись в злую гузку:
— То есть несанкционированно?! Знала бы, нипочем дело не выдала… Вы ведь коммунист?.. Коммунист, конечно. Иначе б на такую должность не назначили.
Понизов кивнул, с интересом ожидая дальнейшего.
— Так вот как коммунист коммунисту: вы совершаете огромную политическую ошибку. Без отмашки сверху, без ведома органов вы, по сути, выдали националистам государственную тайну.
— Эва как! — на сей раз Понизов удивился нешуточно. — В чем же государственная тайна? В том, что эстонцы нашли место, где умер их земляк? Так вы сами обязаны сообщать родственникам насчет пациентов.
Он склонился к старухе с чекистской бдительностью во взоре:
— Или у вас имеется особое указание сведения ни под каким предлогом не выдавать? А если припрут, вырвать запись и съесть на глазах у врага!
— Да, врага! — рассердилась Кайдалова. — Больно вы, нынешние молодые, легкие. Всё кузнечиками прыгаете. Так и пропрыгаете державу-то!
Эстонцы как раз вернулись к стойке.
— Мы хотим знать, где похоронен президент Пяте, — произнес Валк.
Вальк подхватил:
— Чтобы эксгумировать останки, вывезти их на родину, в республику… — Он тяжело, натруженно задышал.
— Видал, чем недальновидность оборачивается! — попеняла Кайдалова председателю поссовета. — Только палец покажи.
— …И торжественно перезахоронить. Да, — завершил длиннющую фразу Валк.
— А вот это хренушечки!
Бодрые, праздничные эстонцы осеклись.
— Вы обязаны показать могилу. Это в любой инструкции… — напомнил Вальк.
— Еще и инструкции изучили! Готовились! — уличила Кайдалова. — Могилу желаете? Нате! — повторила старуха с торжеством, скрыть которое не смогла, да и не желала. — Во-он кладбище! — Она ткнула за окно.
— Полный лес захоронений. Только ни крестов, ни плит опознавательных. И хоронили по двое-трое в гробу, в исподнем… А то и просто в простынях. Одежды, уж извините, не было. После войны-то! Может, у вас в Прибалтиках как сыр в масле катались? Вас же немцы не больно трогали. Своих-то! А у нас, извините, каждая пара кальсон на счету была. Теперь поди найди, поди отличи. Так что, ауф-видерзейн, господа хорошие!
Эстонцы, так и не поняв толком причину старушечьего раздражения, угрюмо потянулись к выходу. Следом, не попрощавшись, вышел Понизов.
Кайдалова проводила его хмурым взглядом.
— Правду говорят про яблоко и яблоньку, — пробурчала она. — Ведь не видел никогда отца. А что тот шалопутом прожил, что этот без царя в голове.
На крыльце Понизов нагнал удрученных эстонцев.
— Что значит по-русски «хрэнушечки»? — вопросил Валк.
— Значит, два года псу под хвост, — перевел ему Тоомс. Невольно простонал.
— Будет, братан, — Понизов приобнял друга. — Не кори себя. Ты этот путь прошел до конца. Место смерти установил. Есть чем перед своими отчитаться. А насчет остального… Сволочная, конечно, старуха. Но в этом права. Зарывали вперемешку, так что найти, да еще опознать — безнадега.