Понизов побледнел.
— Врач Гусева имеет боевые награды! — проникновенно произнес он. — Она, если знаете, реабилитирована!
Увидел, что слова эти в глазах комитетчиков цены не имеют. Поспешил увести разговор в другую сторону.
— И вообще, Гусева числилась лечащим врачом лишь номинально. Фактически врачебный надзор за пациентом Пятсом осуществлял я лично!
Хромов закивал — с показным недоумением.
— Это любопытно, — обратился он к безмолвному напарнику. — У главврача других дел нет, как вести с антисоветчиком душеспасительные беседы?
— Обязанность врача-психиатра лечить душевнобольных, в том числе направленных судом. Душеспасительные, как вы выразились, беседы — то же самое лечение. Еще Авиценна!..
Хромов вскипел:
— Ваша обязанность — не словоблудием заниматься. А приводить тех, кого направляем мы, к ногтю! И чем быстрей, тем лучше. Без всяких сомнительных авиценн.
Он навис над хозяином кабинета.
— Думаешь, не знаем, что ты лично давал ему послабку? — перешел он на «ты».
— Это был немощный старик! А я его врач. И почему вы себе позволяете в таком тоне?!
— Этот немощный старик обвел вас всех, дураков, вокруг пальца! Пока вы нюни разводили он свою антисоветчину строчил. Не за это ли по высшему разряду похоронили? Повторяю вопрос: с чьей помощью могли быть написаны и переправлены письма? Имей в виду, дело государственного масштаба. Потому уполномочен антимонии не разводить.
— Что вы, наконец, хотите?! — побелевший Понизов принялся глотать воздух.
— Хочу знать, кто именно в стенах вашей больницы, пользуясь слюнтяйством руководства, снюхался с врагом народа, гнусная клевета которого, если не успеем пресечь, растечется по Европе! Хочу найти, чтобы спросить, почем стоит продать Родину?
— Сейчас пятьдесят шестой год! Понимаете вы?!
— Как не понять? — Хромов подергал дверь. Вернулся к бледному главврачу. — Решили, раз Сталин умер, так можно Родиной безнаказанно торговать? Но у Родины еще есть защитники!
Через минуту-другую в коридор, где толпились приглашенные на совещание, среди которых была Ксения Гусева, выскочила секретарша.
— Там! У Константина Александрыча крики! — она в ужасе потыкала в сторону кабинета.
Гусева и те, кто посмелей, метнулись к кабинету. Она подлетела первой, готовая ворваться.
Дверь распахнулась изнутри. Вышли комитетчики. Раскрасневшиеся, хмурые.
Хромов, поправляя галстук, огляделся:
— Среди вас настоящие врачи есть? Которые не по психам, а нормальные. Там вашему хлюпику начальнику плохо. Сердчишко!
В кабинете, в кресле, откинулся Константин Понизов. Пульс уже не прощупывался. Диагноз, поставленный при вскрытии — обширный инфаркт, — не удивил. О больном сердце и. о. главврача было известно.
Через два дня, опросив весь медперсонал и даже некоторых больных, работники КГБ удалились, совершенно сбитые с толку. Понизов, оказывается, говорил правду. В самом деле, написать пресловутые письма в период от поступления в Бурашевскую больницу до смерти у Пятса не было физической возможности.
Год 1990
…— И где же они были написаны, эти знаменитые письма? И как всё-таки оказались на Западе? — поинтересовался Понизов.
Но Гусева, а вслед за ней и Валк с Вальком лишь беспомощно повели плечами.
— Одно могу сказать точно, что Константин Александрович был прав, и в психбольнице написаны они быть не могли, — подтвердила Гусева.
Делегация в полном составе удалилась. Заработал движок автобуса.
Зашла секретарша Любаня, — на сей раз в облипающем фигуру желтом кримпленовом платье. Положила перед Понизовым список звонков.
— Корытько звонил. Потом дважды этот, приставучий, из КГБ. Подай да подай. Ответила, что ездите насчет ремонта клуба.
— И что хотели?
— Выпытывали, что за движение у нас на старом кладбище.
— А ты?
— Сказала, что мертвецы по ночам из могил встают… Выгонят тебя, Коля. Как пить дать.
— Пожалуй, что выгонят, — равнодушно согласился Понизов.
— Весь поссовет меж собой считает, что зря ты с эстонцами этими связался. Навару с них никакого. А геморроя… До этого мы с девчонками жребий тянули, кого с собой в райисполком заберешь. А тут такое…
— Да, обломил я светлую девичью мечту, — согласился Понизов. Увидел, как огорчилась секретарша. — Не робей, Любаня. Мы с тобой к этому кладбищенскому безобразию напрямую непричастны? Нет. Так что, может, будешь ты еще в райисполкоме.