— В Ревельской… Ревель у нас… И почему прапорщик?!.. Так это вы о Первой мировой!
Только теперь Понизов разглядел насмешливые морщинки в уголках глаз, упрямый выступающий вперед подбородок. Кажется, Понизов ошибся: старик не походил на душевнобольного и, очевидно, не был сломлен. Потому что сломленные люди к иронии не способны.
Из-под привычной равнодушной покорности проступил вдруг неукрощенный дух.
— Что ж, похоже, вы меня крепко подурачили, — признал Понизов. — И всё же вернемся в сороковые. В каком качестве вы шпионили в пользу Германии перед арестом?
— В качестве президента.
Понизов озадаченно потеребил мочку уха.
— Ах да! — сообразил он. — Президентом какой-нибудь буржуазной компании?
— Президентом Эстонии.
Понизов огорчился. До того ответы старика выглядели вполне здравыми. Неужели всё-таки душевнобольной?
— Да! Президентов у нас еще не было, — признал он. — Ну и какой же вы по счету президент Эстонии? Первый? Второй? Десятый?
— Единственный!
В хриплом стариковском голосе внезапно прорезались высокомерные нотки. В подслеповатых, слезящихся зрачках блеснул гнев.
«Типичная мания величия, — диагностировал Понизов. — Самое безнадежное для излечения заболевание».
Он попытался всё-таки воззвать к логике.
— Если вы президент Эстонии, почему же вас из Эстонии вывозят куда подальше? — съязвил он.
— Как раз потому, что президент! — отчеканил старик, как и всякий душевнобольной, логике неподвластный.
На крыльце забухали валенки.
В церковь ворвались конвоиры, подмороженные, обозленные. Всё еще не протрезвевшие.
— Ты глянь. Мы бегаем бобиками, а он тут…, — сержант выругался. — Ухо из-за этой сволочи отморозил.
Второй конвоир, то ли стращая, то ли спьяну всерьез, вскинул автомат:
— А чего с ним?.. Всех делов-то! При попытке к бегству!..
Понизов подметил, как старик сунул руку в карман, куда перед тем спрятал крест, прикрыл глаза. Губы быстро зашевелились.
— Отставить! — коротко приказал Понизов, на всякий случай заслонив собой больного. — Никакой попытки нет и не было! И вообще — отныне он мой пациент. Так что — ступайте! Ждать у машины.
Конвоиры, глухо перебраниваясь, вышли. Вскинутая в минуту опасности стариковская голова вновь обвисла. Его качнуло, так что клюка едва не выпала из рук.
— Как же война нас всех ожесточила! — Понизов счел нужным извиниться за конвоиров.
Старик удивленно скосился.
— Война ли?
— Конечно! Я психиатр и знаю: люди по натуре незлобливы. Просто нужно время, чтоб зарубцевались боли и обиды.
Старик озадаченно повел шеей.
— Человек — пластилин, намешанный из добра и зла, — объявил он. — Каков мир вокруг, таким и человек становится. Как полагаете, почему шепелявлю?
— Неправильно выточен зубной протез?
— Был правильно. Сломали в тюрьме, на следствии. Такие же незлобливые люди. Наверное, хотели подправить.
Он ткнул клюкою в звездное небо над разрушенным куполом.
— Люди подобреют, когда церковь опять станет молельней, а не амбаром. А до тех пор свое отмороженное ухо всегда ценней чужой жизни.
— Поповщина-то здесь причем? — рассердился Понизов. — Я вам о нравственных категориях!
— Так и я о том же: человека Богу вернуть — труд потяжелее будет, чем авгиевы конюшни вычистить. Разрешите идти?
Этапируемый поклонился голой стене. Натянув на облысевшую голову кургузую шапку, вышел на крыльцо. Понизов еще постоял, сбитый с толку. Странный старик. Говорит темно, но весомо. Не похоже на путаную, сумбурную речь психбольных. Может, симулирует?
И другое ощущение неприятно скребло по самолюбию психиатра: будто не он провел диагностику, а его самого протестировали.
Машина уже стояла под парами. Оба конвоира нетерпеливо топтались у распахнутого фургона. Мстительно втолкнули старика внутрь, так что загремела о металл отлетевшая клюка. Сами влезли следом, освободив место в кабине для врача.
На территорию психиатрической больницы имени Литвинова, что в поселке Бурашево, въехали в темноте. Малоэтажные корпуса, разбросанные по больничной территории, растворились в ночи. Лишь окна приемного отделения освещали подъехавший к крыльцу автозак.
Пока конвоиры оформляли доставленного, Понизов прошел в соседний, административный корпус, поднялся в свой кабинет с потускневшей табличкой «и. о. главного врача Понизов К.А.», позвонил в приемный покой, чтобы дежурный врач, приняв пациента, зашел вместе с делом.