Евсеев не отвечал, не сводя глаз с транспорта. Задача была не из легких: транспорт находился далеко и шел полным ходом. За его кормой, точно привязанный, катился белый клубочек буруна. Еще немного, и эсминец окажется в очень невыгодных условиях. Евсеев с тревогой припал к пеленгатору — стало видно, что транспорт медленно уходит из зоны атаки. К другому пеленгатору тотчас же подскочил Добротворский. Едва взглянул через него, подпрыгнул, словно мячик, на месте и бросился к переговорной трубе:
— Вправо пять по компасу!
— Отставить! — резко, но спокойно передал по параллельной трубе Евсеев. Он сделал это машинально, так как команда Добротворского была неправильной, совершенно срывающей атаку, а все его мысли в этот миг были сосредоточены только на ней.
— Что?! — опешил Добротворский и тотчас же вскипел: — Да как вы смеете! Мальчишка! Вой с мостика! Чтоб и духу! Немедленно!
Молчаливый и серьезный, с дрожащими губами и пылающими щеками покидал Евсеев мостик при гробовом и сочувственном молчании всех, кто находился на нем. Быстро спустился по трапам, открыл дверь своей каюты и упал на койку лицом вниз. Так он и пролежал до самого возвращения эсминца в базу. Атака была сорвана…
Через два дня Евсеев был вызван к начальнику штаба. Начальник штаба, полный, довольный собою и очень вежливый капитан 2 ранга, жестом пригласил Евсеева сесть и долго собирался с мыслями, прежде чем начать разговор. Евсеев, догадавшийся о причине вызова и еще не оправившийся после перенесенного унижения, сидел молчаливый и угрюмый.
— Мда… Так вот… — начал капитан 2 ранга, всем своим видом говоря, что ему неприятно и тяжело касаться этой темы. — Так вот… Курите? — вдруг неожиданно закончил он, щелкая крышкой сверкающего портсигара. Евсеев отрицательно покачал головой.
— Мда… — сказал капитан 2 ранга, закуривая сам. — Видите ли… Эта история…
— Я готов извиниться за свое поведение! — резко сказал Евсеев.
— Вот именно, именно! — подхватил капитан 2 ранга.
— Но не за свои действия! — перебил Евсеев.
— Мда… — выразительно пощелкал пальцами капитан 2 ранга, давая этим понять, насколько все это щекотливо. — Действия, поведение — все это в конце концов одно и то же!
— Нет! — твердо возразил Евсеев. — Я готов извиниться только в том случае, если при этом будет подтверждено, что мои действия как командира были совершенно правильными! Я виноват только в бестактности!
— Мда… мда… — сказал капитан 2 ранга, начиная хмуриться. — Неприятная история! — Он побарабанил пальцами по столу и как бы между прочим бросил: — А вам тут уже прочили миноносец… — и вновь пощелкал пальцами, словно подчеркивая, как далеко теперь от этих разговоров до сегодняшнего положения дел. — Впрочем. — капитан 2 ранга интимно приблизился к Евсееву, — впрочем, как я понял по отдельным репликам капитана 1 ранга Добротворского, ваше публичное извинение может все поставить на свои места!
— Я готов извиниться за свое п о в е д е н и е! — еще раз подчеркнул Евсеев.
— Хорошо! Можете идти! — очень сухо простился начальник штаба.
Больше никто не требовал от Евсеева извинений, капитан 1 ранга Добротворский при встрече с ним делал вид, что его не замечает, а через неделю Евсеев, совершенно неожиданно для себя, был списан на берег. Вскоре после этого капитан 3 ранга Михайлов стал командиром эсминца, и с тех пор каждая встреча с ним была для Евсеева и радостной, и грустной. С началом войны Евсеев забыл о своих прежних стремлениях, жил тяжелой, напряженной боевой жизнью и сейчас, при встрече с Михайловым, очень удивился, что тот вновь пробудил в нем прежние мечты.
— Что-то ты слишком невеселый! — говорил, между тем, Михайлов, все еще сжимая руку Евсеева. Евсеев криво усмехнулся. «Невеселый!» Теперь он сразу вновь вспомнил и то, откуда он идет, и куда он идет, и зачем он вообще здесь, на этой дороге. И тотчас же Михайлов стал каким-то далеким и даже нереальным, бесплотным, будто встреча с ним произошла во сне. И уже Евсеев не смог отделаться от ощущения, что старые друзья, знакомства, даже жизнь — все теперь теряет для него смысл. Евсеев поспешил попрощаться:
— Давай простимся, Виктор! Быть может, больше и не увидимся…
— Ты вроде больной… — подозрительно всматривался в глаза Евсеева Михайлов. — Что с тобой, Женька?
— Так! Ничего! — стиснул руку товарища Евсеев. — В общем, прощай!
— Слушай! — оживился Михайлов. — Я иду в Поти! Сегодня! Может, что-нибудь передать Ирине?
На секунду Евсеев задумался… «Ирина!» — это тоже оставалось там, в другом мире. Стоило ли тревожить ее воспоминаниями? Ничто уже не могло вернуться, и он сказал немного раздраженно: