– А вот советская Алиса пришла бы на помощь человечеству, тогда как Алиса современной, буржуазной формации – предпочитает наслаждаться движениями кенгуру, показанными в замедленном воспроизведении, пока планета меняет свои очертания под натиском превосходящих сил агрессора… Что ж, засим более не отвлекаю.
И отключился.
Маша приподняла покрывало и не нашла ничего неожиданного: пыль неравномерными слоями возлежала на поверхности тёмного экрана, и – никаких негров!
– Допилась, – констатировала Маша и энергично осушила стакан винишка…
Несколько дней спустя она вышла из дому, одевшись в советскую школьную форму, дабы потешить самолюбие, прогуливаясь под шквалом выражающих аппетит взглядов мужчин и женщин в указанном ранее возрастном диапазоне. Но здесь её ждало пренеприятнейшее открытие! Люди смотрели теперь на Машу ненавидящими глазами, а один дедушка даже заявил ей:
– Эх, Алиса, всю жизнь я в тебя веровал, а ты оказалась безынициативной алкоголичкой. Всё человечество предала! – и плюнул нехорошим в её огромные глазища.
– Раньше ты могла пожертвовать собою ради какого-то Коли Герасимова, – продолжил дедушка, тыльной стороной ладони утерев морщинистый рот, – а теперь, стало быть, западло?
Машу осенила догадка. Не привиделся ей негр в телевизоре, то есть космические пираты и в самом деле напали на планету! Она подняла испачканный чем-то красным обрывок передовицы "Капиталистической Правды" и прочла название статьи, подтвердившей дурные её предчувствия:
"АЛИСА СЕЛЕЗНЁВА ОТКАЗАЛАСЬ ВЫСТУПИТЬ НА СТОРОНЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА. МЫ ОБРЕЧЕНЫ".
А ниже красовалась нетрезвая Маша, сфотографированная телевизором в процессе давешнего общения с чернокожим представителем ООН по имени Дэн Дэн. Смекнув, что теперь не следует разгуливать по улицам в образе Алисы Селезнёвой, Маша сняла с упрекнувшего её в пассивности дедушки шляпец и старенькое пальтишко, пересчитала оказавшиеся во внутреннем кармане деньги и, наполненная радостью освобождения от довлеющей над ней доминанты, – поскакала в магазин за винцом.
– Я очень люблю Алису, – произнёс Геша, самый молодой, если не считать нашего рядового, заточенец после паузы, ознаменовавшей конец истории. – В детстве, бывало, так её любил, что даже сознание на уроках английского терял. Но меня всякий раз приводила в чувство школьная медсестра при помощи нашатырного спирта и скромного поцелуя в висок, и тогда, очнувшись, я ненавидел себя за столь немужественное поведение на глазах у одноклассниц…
– Ибо ты отроком был, – произнёс чернобровый мужичок, по виду – бывший воспитанник Монархического Лицея, – а отроки не поддаются анализу. Вот послушайте…
– Верно молвишь, – одобрительно произнёс длиннобородый дядечка. – Покуда сорока годков не проживёшь – уму, почитай, взяться неоткуда, – и, обратившись к молодому, объявил:
– Твоя очередь, Геша, не серчай. Расскажи нам на сей раз не просто историю, а сказку.
Рядового Пономаренко посетила догадка: молодой Геша был первым претендентом на выбывание из игры с печальными для себя, но благоприятными для коллектива следствиями…
Геша, чтобы скрыть волнение, почесал правый сосок и заговорил встревоженным голосом…
Новое одеяло
Жила-была дружная семья. Мама, папа, маленький сыночек Максимка и некрасивая, но, предположительно, добрая бабушка. Родители, как правило, проводили жизнь на работе. Впрочем, может, и не на работе, да Максимке о том не докладывали; ему представлялось, что в мире есть только Дом и Работа, разделённые злой Улицей, на которую ни в коем случае нельзя выходить одному – без мамы или папы. Но мамы и папы никогда не было дома, а бабушка была настолько некрасива, что Улица не могла её принять… Вот и сидел Максимка целыми днями около окна и ждал родителей, пока бабушка варила суп или пересчитывала свои накопленные «на похороны» деньги…
– Бабуль, – от скуки обратился к бабушке Максимка, – а тебе не всё ли равно: как тебя хоронить будут, и будут ли вообще? Ведь формально ты уже перестанешь числиться в секторе живых людей. Ежели, например, бог есть, и ты, чего доброго, попадёшь в рай, и твоей мудрости будет столько, что такая мелочь, как оградка на могиле, тебя вряд ли заинтересует – стоит ли изводить себя на закате жизни пенсионным стяжательством? С другой стороны, если никакого бога природой не предусмотрено, то к чему вообще тогда переживать о судьбе мёртвых костей своих? А, бабуль?