— Андрей Николаевич, рад вас видеть, — Поликарпов первым протянул руку мужчине лет тридцати.
С остальными тоже поздоровался, но уже молча кивком.
— Взаимно, Николай Николаевич, — ответил тот — А это и есть то юное дарование, о котором вы рассказывали? — обратили внимание и на меня.
— Здравствуйте, — пришел черед мне жать руки подъехавшим людям. Что интересно, остальные просто наблюдали за нашим разговором, не торопясь присоединяться. — Сергей Огнев.
— Наслышан. Андрей Николаевич Туполев, — представился мужчина сам.
Да ну! Туполев? Тот самый?
— Вот, приехал лично посмотреть, как ваши самолеты в воздухе себя чувствуют, да опоздал, — огорченно покачал он головой.
— Ну, можно будет их заправить и попросить летчиков снова в воздух подняться, — предложил я.
— С самолетом Николая Николаевича — возможно, а вот за ваш аппарат я, признаться, волнуюсь.
— Почему? — насторожился я.
— Слишком хрупкий, — огорошил меня Туполев. — Мы, когда его продували, уже тогда заметили, что при повышении напора потока ветра его борта начинает чересчур сильно сжимать. У вас ведь дерево лишь каркас, а оно и само по себе не особо прочное. Так еще и форма у планера вашего самолета такая, что словно создана для высоких скоростей. Даже с нынешним двигателем ваш самолет способен поставить новый рекорд скорости! Но вот его прочность… Я боялся, что он в воздухе может развалиться. О том и записку передавал, и сам хотел с пилотом поговорить перед полетом, чтобы он не сильно разгонялся. Потому и приехал, да что уж теперь…
Так я и узнал, что разработкой и эксплуатацией аэродинамической трубы занимался будущий «отец» советской авиации Туполев. До прошлого года он это делал не один, а под руководством талантливого ученого-механика и основоположника нашей гидро- и аэродинамики Жуковского Николая Егоровича. Увы, старику было уже больше семидесяти. Не удивительно, что весной прошлого года он умер.
Тут к нам подошли пилоты и Туполев переключился на Николая Патрушева, начав чуть ли не пытать его — как самолет вел себя в небе и не было ли признаков разрушения корпуса. Да уж, сколько Николаев вокруг меня развелось, диву только даюсь. Но вопрос не праздный. Если мой «СОг» и правда мог развалиться на части — дальше опытного образца он не уйдет.
— Невероятно захватывало дух, и страшно было жутко, — рассказывал тем временем Патрушев. — Я на такой скорости еще не летал. Хотелось выжать из самолета все, на что он способен.
— Выжали? — тут же уточнил Туполев.
— Не рискнул, — с сожалением признался Николай. — Когда первый раз в поворот начал заходить, крыло стало выгибаться. Вроде и не сильно, но у других самолетов я такого не видел. Да и потом крылья словно живыми вверх-вниз ходили как у птички, когда я вираж закладывал или из снижения выходил в горизонталь.
После его слов Андрей Николаевич выразительно глянул в мою сторону. Похоже, про собственный самолет в ближайшее время можно забыть.
Так в итоге и оказалось. У Громова таких проблем с бипланом не было. Хотя он и был раздосадован, что никак не мог догнать Николая, и чувствовал себя «хромой лошадью». Отпустив пилотов, Туполев отозвал меня в сторону.
— Вот что я тебя попрошу, Сергей — отдай свою машину мне.
— В каком смысле? — насторожился я.
— В прямом. Я подыскиваю материалы, которые бы по прочности не уступали железу, но были гораздо легче его. Планер твоего самолета очень удачный. Грех такой терять. Как только подходящий материал найдем или может наши ученые придумают чего, у нас под рукой уже будет готовая модель самолета, чтобы на ней все проверить. Что скажешь? Из железа-то твой планер если сделать — так двигателя подходящего не найдешь. Не взлетит.
Было жалко отдавать свое творение. Столько сил в него вложил. Но в то же время я же не на свалку его выбрасываю. Для дела отдаю. Да и буду честен хотя бы перед самим собой — форма планера не мною придумана. Я ее чисто «вспомнил» и насколько смог — воплотил, вот и все. Выторговав себе взамен возможность посещать Туполева с его аэродинамической трубой, я дал свое согласие и тем же вечером мой самолет забрали.
Радость от удачного завершения эпопеи со своим самолетом омрачилась накатившим через сутки осознанием, что по моей вине мог погибнуть Николай Патрушев. Будь погода хуже, или он чуть сильнее ускорился, или заложил резкий вираж… и все! Крылья бы отлетели, а что-то парашюта на летчике я не заметил. Хотя они уже должны быть изобретены, но применяются ли?