— Я хотел бы с вами сходить, — вызвался я.
— Зачем? — насторожился Жидунов.
— А если у городского комитета возникнут вопросы касательно записки? Кто лучше меня сможет на них ответить? — задал я встречный вопрос.
Побарабанив пальцами по столу, Георгий Юрьевич нехотя согласился со мной.
Откладывать поход в горком партии он не стал. Собрал листы моей записки, и мы тут же выдвинулись. В горкоме мне бывать еще не приходилось, из-за чего было и любопытно и поднимался легкий мандраж. Как там примут мою записку? Не засунут ли «под сукно»? А может отмахнутся или того хуже — попытаются обвинить в попытке срыва декрета? Ведь исходя из моей записки, партии необходимо будет тщательнее проработать вопрос по переходу от восьмичасового к семичасовому дню. Рассылать потом новые вводные для предприятий. Корректировать сам план перехода, который уже составлен, причем на пять лет. Как раз с этого года первая пятилетка начинается. Но отступать я не планировал. Если не получится с этой запиской, соваться со своими предложениями по коллективизации и вовсе смысла не будет. А помочь людям, чтобы не было перегибов из-за не достаточной проработки вопроса, я хотел.
Располагался горком в здании бывшего частного банка. Сейчас вовсю шло обсуждение строительства Дворца советов и Домов советов, которые должны будут стать административными зданиями, но пока эти проекты находились на стадии согласования и строительство еще не шло. Об этом мне рассказал Жидунов, стоило мне спросить, почему было выбрано здание бывшего банка.
Георгий Юрьевич видимо хорошо знал, когда работает первый секретарь городского комитета, потому что он оказался на месте и даже ждать, когда освободиться, пришлось не слишком долго. Но поговорить не вышло. Мирон Дмитриевич молча принял мою записку и сказал, что прочитает ее позже. После чего сослался на высокую занятость, и мы вынуждены были покинуть его кабинет. Когда уходил, было чувство, что меня просто «послали». Отмахнулись, не сочтя мою работу не то что важной, но даже не заслуживающей хоть какого-то внимания. Мерзкое ощущение.
Новый учебный год начался с вызова к Рябинцеву. Тот был доволен моими «лекциями» по идеологической работе с однокурсниками и намеревался расширить этот опыт.
— Партия доверила нам формировать сознание будущего советского человека, — заливался он соловьем, — но одними учащимися нашего университета мы ограничиваться не должны. Этим мы отказываем в просвещении тысячам людей! Поэтому я считаю правильным и своевременным расширить твой полезный и удачный опыт. Будешь читать лекции в школах нашего города. С комсоргами школ я уже договорился.
Отказываться я не стал, хоть это и грозило забрать у меня много свободного времени. Лишь уточнил, как часто надо проводить такие лекции.
— Два раза в неделю, — ответил Рябинцев.
Ну, это нормально. Заодно город получше узнаю, да может какое полезное знакомство заведу. Мало ли? Вон, Борька сейчас ученик, лишь в этом году заканчивает школу, а сколько еще таких будущих инженеров всесоюзного уровня еще из-за парт не вылезло? А так — авось кто меня запомнит, и позже это может стать удачной темой для начала налаживания более тесных отношений.
К середине сентября с книгой по кораблестроению я наконец закончил. Но нести ее Баранову не спешил — свой анализ развития судостроения я еще не завершил, а его я тоже хотел приложить к книге. Да, новостей по поводу моей «записки по седьмому часу» еще не было, и я все больше склонялся к мысли, что ее забыли или даже выбросили. Но ничего, была у меня мысль, как о ней напомнить руководящим лицам, и конкретно одному первому секретарю.
В своей аналитической записке по судостроению в нашей стране я сделал упор на речной транспорт. Судя по тем документам, что мне предоставил Петр Ионович, в военном ведомстве все и так было не плохо. Планы были грандиозные, и что-то добавлять к ним я не видел смысла. Хоть бы эти планы выполнили. А то и линкоры на стапелях стоят, и подлодки строятся, и про крейсеры с миноносцами не забыли. Да и торпедные катера упоминаются. В гражданской же части упор сделали на создание лесовозов и больших морских теплоходов. В речном судостроительстве упор был на корабли от тысячи до трех тысяч тонн. Но как же более мелкие суда? Очень часто ведь такие «калоши» просто избыточны. Или даже пройти не могут — не все реки у нас достаточно полноводны. О чем я и сделал пометки.
С чувством выполненного долга, я отнес свою работу Баранову.
Первые мои лекции в школах прошли замечательно. Выступал я перед старшими классами, в которых школьники уже достаточно созрели для того, чтобы сознательно интересоваться, а в чем смысл коммунизма. Чем он отличается от капитализма, как вводится коммунизм на практике в нашей стране. Мой альбом для занятий был полностью «в тему». А вот ближе к концу месяца мне не повезло — меня направили в собственную школу, где я учился. И невезение заключалось в том, что выступал я в классе, где училась Катя.