— Годен! — громко повторил штабс-капитан, надменно взглянув на фельдшера.
— Одевайся! — скомандовал Егору какой-то военный.
— Да я же по инструкции не подхожу, у меня палец…
— Молчи, болван, доктор лучше знает…
2
Вечером, после бани, остриженный наголо, одетый в солдатское, Егор выпросил у кого-то в казарме зеркальце и, глянув, не узнал себя. Он трогал ладонью шершавую голову и недовольно поводил бровями.
— Что, не узнаешь свою личность? — с улыбкой спросил Антип, обнимая его за плечи. — Не тужи, поначалу-то завсегда так. А потом ничего… свыкнешься…
Антип отошел шага на три, окинул быстрым взглядом Егора.
— Ну ж и обрядили тебя, ядрена-лапоть, хоть сейчас на огород — ворон пугать. Никак пятый нумер на тебя напялили?
— Какое дали. Мерку никто не сымал.
— Если б глянула на тебя теперь Дуняшка — прощай любовь!
— Хватит, Антип Савельич, и так тошно.
— Да ведь я шутя, Егорка… На меня глянь — тоже, как елка без веток. Зато на солдат стали похожи. На то — служба!
Егор, ничего не ответив, ушел в угол, сел на топчан.
Только теперь он понял, что прежней жизни пришел конец. Не сегодня-завтра могут послать на фронт, а там, может быть, и — прощай белый свет…
Егору вспомнилась родная деревня, затерявшаяся среди полей и лесов. Отцовский домик с резными наличниками у окон, с рябинами у плетня. Вспомнилась тропинка во ржи, где последний раз гуляли с Дуняшкой. Вспомнилась и она, веселая, кареглазая. «Эх! — вздохнул Егор, — даже и попрощаться-то как следует не довелось…»
Егора и Антипа определили в запасный батальон. Утром, чуть свет, выгоняли за город на большую поляну: обучали шагистике, воинским уставам, отданию чести. Так как на весь батальон оказалось всего две винтовки, стрелковым приемам обучали с палками.
Антип, прошедший японскую войну, был явно недоволен.
— Ну, паря, с таким снаряжением нас могут научить лишь, как улепетывать от ерманца.
— Может, это и к лучшему, — откликнулся другой бывалый солдат, — необученных на фронт не пошлют — там вояки нужны.
— Похоже, что мы и взаправду пока тут останемся. Нас так и прозывают: «резервники».
— Дай бог, дай бог! Башку-то под пули подставлять кому охота?..
Прошло еще несколько дней. Солдаты успокоились, приободрились, дали знать родным. После занятий разбредались по городу: кто к женам, приехавшим из деревень, кто к родителям… Но вдруг как-то ночью забили барабаны, затрубили трубы: тревога!
В казарме раздались заспанные голоса унтеров:
— Выходи, стройся с вещами!
Солдаты всполошились. Одевались суматошно: кто не мог попасть в рукав, кто в штанину. Выходили напуганные.
— Куда это погонят?
— Там объявят, поторапливайся!..
Батальон построили и пешим порядком двинули к вокзалу, где уже стоял наготове красный состав.
Погрузку произвели быстро под крики и ругань унтеров и фельдфебелей. Вагоны закрыли. Вдоль состава поставили часовых.
— Прямо как арестантов везут, — послышался чей-то голос в темноте.
— Раз под конвоем — значит, на фронт.
— Как же на фронт, ведь мы не обучены?
— Там научат. — хрипловато сказал Антип, устраиваясь на нарах. — Война, братец мой, всему научит…
Стало тихо, лишь откуда-то из мрака доносились крики офицеров, ржание лошадей да грохот и скрип телег. В задних вагонах и на платформах продолжалась погрузка.
Прошло около часа, и все затихло.
Но вот мимо крупным шагом прошли двое с фонарем. Послышались какие-то голоса, и резко прозвучал кондукторский свисток. Ему надтреснутым гудком ответил паровоз. Состав заскрипел, заскрежетал и пополз.
Многие солдаты испуганно закрестились — первый раз ехали на «машине». Кто-то сокрушенно вздохнул:
— Эх, даже попрощаться не дали, сволочи!
— Ладно хныкать-то! Заводи-ка лучше песню, — посоветовал Антип. — Егорка, где у тебя гармонь?
— Гармонь-то тут, да не до нее теперь…
— Брось, паря, солдату унывать не приходится. У тебя зазноба осталась, а у меня четверо ребятишек. Чего же мне тогда делать?.. Давай гармонь сюда — и баста! Разгоним тоску.
Антип нащупал в темноте гармонь и, пройдясь по ладам, лихо затянул:
3
Поезд продвигался медленно. И чем ближе к фронту, тем опустошеннее казалась земля. Станционные здания облупились — четвертый год не ремонтировались. Привокзальные базары опустели. Редко-редко какая старушонка вынесет бутылку молока или цыпленка. На полях за плугами ходили женщины да подростки.