Кончается даже самое плохое.
Свежий воздух открыл нам свои объятия, показал солнышко и новую картинку.
Вот она, «малая зона Е»! Вот она, родная!
Радость моя сгорела, как архаическая серная спичка – ее хватило на две секунды. Вместе с ней погасло солнце, и нас нагнал шквальный ливень. Буйство имени Разрушенной Водяной Трубы продолжалось.
Большой танкодесантный планер на двенадцать машин со все той же эмблемой «Крестоносцев». Вокруг него – уничтоженная в полном составе танковая тетрария. Все машины разбиты однотипно, ударами с воздуха. А может, и из космического пространства.
А дальше – целое кладбище. Насколько хватает глаз.
Мне плакать захотелось. Выть – так, чтобы кишки вывернуло через уши.
Еще сгоревшие танки. Наши, пехотные, десантные катера. Ротный радар, перерубленный пополам потерявшим управление обгоревшим гравилафетом.
Людей – довольно мало. Видимо, в отличие от тяжелой техники, они либо не смогли выбраться из Копей Даунинга, либо так и не получили приказа об отступлении. И все – мертвецы.
Раскуроченные эвакуационные танковозы, которые должны были забрать тяжелую технику обратно на транспорты. Раз их успели сюда прислать, значит, полагали, что операция завершена, сражение выиграно…
Дьявол, да что же здесь произошло, пока мы торчали под землей? Как кроверны смогли прорваться в зону высадки? Куда смотрела Седьмая эскадра?!
Но главное: нигде, насколько хватало глаз, не было и намека на работающий, целый, способный утащить наши геройские задницы прочь с Глокка десантный катер. А ведь, судя по силе сигнала и пеленгу, он находился где-то в радиусе двух сотен метров! Едва ли не на том самом месте, где торчал громоздкий танкодесантный планер.
Неужели ловушка?!
Я мог бы подумать об этом сразу!
– Пушку на грунт! – приказал я не своим голосом. – Чен, за мной! Сержант Гусак, если мы не вернемся —
поступайте по своему усмотрению.
О, это одна из величайших глупостей, какие я говорил в своей жизни! Можно подумать, были какие-то особые варианты и связанные с ними «усмотрения»!
Вариантов было ровно два: пустить себе пулю в лоб или попытаться сдаться в плен. Второй вариант был в конечном итоге равносилен первому.
Ливень не утихал. Когда мы с Ченом достигли танкодесантного планера, я оглянулся. Гравилафет полностью растворился в серой невнятице.
«До отлета осталось двадцать секунд», – сообщил милитум катера-невидимки.
Если здесь притаилась стрекошвейка – чего ты ждешь, стерва? Ну, стреляй, пришивай!
– Сениор, а вот и он, – сказал Чен.
Остроумно. Я, может, и не догадался бы. А Чен не поленился проверить.
Аппарель танкодесантного планера была полуприкрыта. Содержимое его вместительнейшего брюха с земли не просматривалось. Но мне, слишком умному олуху, и без того было ясно, что там ничего нет и быть не может.
Потому что планеры делают рейсы только в один конец.
Они: доставляют тяжелую технику на планету. После этого о планере забывают. Он больше никому не нужен, потому что своим ходом в космос выйти уже не может – на то и планер.
Если технику после боя нужно с планеты забрать, это делают другие специализированные катера-эвакуаторы.
Неудивительно: в Генштабе давным-давно подсчитали, что в среднем на поле боя не выживает и половины тяжелой техники. То есть «доставить танки» и «забрать танки» – две большие разницы.
Так вот. Какой-то умник – скорее всего, бортовой милитум – загнал пехотный катер внутрь грузового отсека планера. Спрятал его там от воздушно-космического наблюдения. И прикрыл аппарель.
Последние секунды – самые вязкие.
Невыносимо медленно сквозь располосованный красноватым ливнем воздух проявляется гравйлафет.
Сержант Гусак все-таки потерял сознание, и Загу пришлось взять управление на себя, через дублирующую систему на месте наводчика.
На полу транспортного отсека танкодесантного планера лежит пилот воздушно-космических сил с нашивками лейтенанта. Пилот мертв. Следы насилия на теле отсутствуют. Рядом валяется сорванная кислородная маска…
Что бы это ни значило, ясно одно: живых людей на борту катера не предвидится.
Чен препирается с милитумом катера. Тот соглашается отложить вылет на тридцать секунд и открывает один из лацпортов. Чен затаскивает мертвого пилота внутрь.
Мы с Загом возимся с сержантом. Сержант в несознанке. Его милитум отказывается внимать нашим увещеваниям и глидеры не включает. Экоброня Гусака заодно с самим Гусаком сразу же превращается в три центнера абсолютно бессмысленного, неуклюжего барахла. Мощности моих глидеров еще хватает, чтобы тащить Гусака за транспортировочную ручку, выдвигающуюся из экоброни у основания шеи. Но мне самому уже недостает ловкости пропихнуть нескладную ношу в зазор между поднятой аппарелью и корпусом планера.