«Похоже, успехи у нас скромные, – беззвучно молвил Командор. – Проще говоря, никаких».
«Никаких, – согласился Тревельян. – Вот что, дед, свяжусь-ка я с Брайтом, пусть забирает нас. Мы возвращаемся».
«Насовсем?»
«Нет, на время, пока наш подопечный спит. Я хочу отдохнуть и подумать».
«Думать можно и здесь», – ворчливо заметил Советник.
«Слишком много рук и ног, и слишком мало пальцев. Еще когти, жвалы, шпоры и соленая водица вместо коньяка… Все это мне мешает».
«Коньяк, это я понимаю, – отозвался Командор с заметным сожалением – его ментальной сущности не все удовольствия были доступны. – Коньяк с Гондваны, в хрустальной рюмке на серебряном подносике… И чтобы подносик тот не клешни держали, а пальчики девы неземной красы… хорошо бы из терукси[4], у них такие попадаются прелестницы… – Он смолк на мгновение, вздохнул и пробурчал: – Ну что, возносимся?»
«Как душа в рай», – сказал Тревельян.
В воздухе, в тысяче трехстах метрах над пещерным городом Рхх Яхит висела небольшая установка, ментальный ретранслятор. Его прозрачные стержни, два из которых были направлены вниз, к планете, а два – к звездным небесам, озарились на долю секунды розовым сиянием и тут же погасли. Импульс, вместивший две человеческие души, был принят и послан дальше – туда, где кружилась над Архангом станция Сансара, исследовательский центр Отдела инкарнации ФРИК.
Очнулся Ивар в непроглядной темноте, казавшейся живой – во всяком случае, кто-то или что-то нежно массировало его кожу, и волны этих прикосновений раз за разом пробегали от темени до пяток и кончиков пальцев. Воздух, поступавший через маску, что закрывала нос и рот, казался свежим, насыщенным кислородом, и своего веса Ивар почти не ощущал, пребывая в чем-то вязком, непрозрачном, сковывающем движения. Как утверждали инкарнологи, возврат в собственное тело, как и переселение в чужое, вызывал стресс даже у самых опытных испытателей, и Тревельян не был исключением: он заворочался, забился, пытаясь поднять руки, содрать маску и выбраться из тесного гроба, в который его заключили. Но шевелиться по-настоящему он не мог, не удавалось согнуть конечности, повернуть голову, даже растопырить пальцы. Мгновенный ужас охватил его, но тут сознания достиг беззвучный шепот Командора:
«Не дергайся, голубь сизый. Лежи и будь паинькой».
Это было как глас Божий во мраке преисподней, и Тревельян сразу успокоился. Теперь он знал, что облачен в особый скафандр и плавает вместе с кучей датчиков, проводов и трубок, подводящих воздух и питание, в черной как смола компенсирующей жидкости. Наполненный ею саркофаг был звеном сложной системы жизнеобеспечения, сохранявшей тело, пока в нем отсутствует душа.
Тихо прошелестев, сдвинулась крышка, в глаза брызнул свет, и Тревельян зажмурился. Когда он поднял веки, над ним уже склонялась носатая густобровая физиономия Юрия Брайта. Инкарнолог обхватил его плечи, помог сесть, осторожно снял с лица маску. Глубоко втянув воздух, Ивар потер лицо ладонями и оглядел приемную камеру. Его встречали двое – кроме Брайта, тут был еще Якуб Риша, глава секции ксенологов. В отсутствие Тревельяна он считался руководителем работ, но дел у него было немного – все исследования пришлось остановить.
Заработали насосы, уровень темной жидкости начал понижаться. Ивар терпеливо ждал, пока Брайт закончит возиться с трубками, датчиками и шлангами, потом оперся о край саркофага и спрыгнул на пол.
– С прибытием, Ивар, – промолвил Риша, широко улыбаясь.
– С прибытием, шеф, – эхом отозвался инкарнолог, подставив Тревельяну легкое пластиковое кресло. – Сядьте, отдышитесь. Как самочувствие?
Ивар вскинул руки, пошевелил ступнями.
– Точно в дом родной вернулся. Все по мерке скроено и отлично сшито.
– Душу не обманешь, – со вздохом произнес Брайт и принялся дезактивировать швы скафандра. – Душа знает, что ей приуготовлено: две ноги, две руки, и на каждой – пять пальцев. Хотя лоона эо могли бы возразить[5].
– Так мы их не привлекаем к этим экспериментам, – сказал Тревельян, освобождаясь от скафандра. – Ни к этим, ни к каким-либо иным.
Он повернул голову и бросил взгляд на второй саркофаг, расположенный ближе к округлой стене приемного отсека. Установка работала – мигали огоньки, чуть слышно постукивали насосы, прогоняя воздух и питательный раствор, вмонтированный в крышку таймер отсчитывал время. Пятьдесят восемь земных суток, двадцать два часа, четыре минуты, сорок шесть секунд… уже сорок семь… сорок восемь, сорок девять…
В саркофаге покоился Винсент Кораблев – то есть, конечно, не сам Винс, а его тело. Превосходно тренированное, мускулистое, покрытое легким загаром, не тело, а мечта! Но, к сожалению, без души. Если говорить точнее, без комплекса сложнейших нейронных связей, отвечающих за сознание индивида, его память, опыт, эмоции и профессиональные навыки. Все это затерялось где-то на Арханге, а планета была огромной, больше Земли, больше материнских миров кни’лина, дроми, хапторов и прочих рас, известных человечеству. Четыре обитаемых материка, два покрытых льдами, тысячи островов и гигантский океан… Вот и ищи где хочешь!
Риша перехватил взгляд Тревельяна, и его улыбка померкла.
– Ничего?
– Пока ничего.
Ивар поднялся, развел руки, хмыкнул, будто удивляясь, что их только две, а не четыре, и шагнул к переборке, за которой была душевая кабина. Приемный отсек с округлыми белыми стенами и высоким потолком сиял чистотой и полнился теплом и светом. Так непохоже на мрачные норы и пещеры архов, на щели-мастерские, где долбили камень и ковали металл, на лабиринт переходов и камер, служивших обителью первопометным, на стойла шошотов, на ямы для разведения червей, на заведение Кьюка, где архи-мясники трудились сейчас над трупом его недавнего противника… Впрочем, подумал он, на Раване[6] было ничем не лучше, даже еще неприятнее. Архи – не люди, и если желают пожирать себе подобных, какой с них спрос?.. А вот кочевники шас-га с Раваны были вполне гуманоидами, но занимались тем же самым. Людоеды, настоящие людоеды!
Насупившись, Тревельян лязгнул зубами – звук был похож на скрежет жвал. Затем снова оглядел отсек и буркнул:
– Перемена, конечно, разительная, но к хорошему привыкаешь быстро…
«Верная мысль, – отозвался Командор. – Так что у нас дальше в программе, малыш? Ополоснуться и по коньяку? Потом штабных крыс пропесочим?»
Якуб Риша словно подслушал Советника – вызвал робота, велел притащить комбинезон, а после осведомился:
– Собрать народ, Ивар? Посовещаемся?
– Непременно, Куба, но не сейчас. Я хочу отдохнуть и подумать. – Он включил воду, теплые струйки забарабанили по плечам и спине, и Тревельян фыркнул от наслаждения. – Вы идите, коллеги, идите, я тут сам справлюсь. Встретимся в павильоне… скажем, через три часа.
Вскоре он сидел в своем жилом отсеке, просматривая поступившие сообщения. Большей частью они были подписаны Юи Сато, консулом ФРИК, и не отличались разнообразием – консул беспокоился, как идет спасательная операция. Этот вопрос они могли бы обсудить при личной встрече – Ивар без труда переместился бы к станции «Киннисон», что висела между Землей и Луной, – но в данный момент сказать ему было нечего. К тому же он не любил демонстрировать дар, которым его удостоили на Раване; об этом и так ходили всякие слухи, иногда самые странные и нелепые. Несомненно, дар был получен не для того, чтобы звонить о нем на всех углах и прыгать резвой блошкой по Галактике. И потому все депеши консула Сато, посланные эмиссару Тревельяну, были внимательно прочитаны. Затем эмиссар вызвал связиста Ивана Семенова и велел передать на станцию «Киннисон», что поиски полевого агента Кораблева ведутся непрерывно, но пока без заметных успехов.
Покончив с этим, Тревельян открыл сейф и вытащил блестящий металлический контейнер размером в два кулака. Он нуждался в отдыхе, в недолгом забытьи, освежающем разум и чувства, и для этого был особый способ – непростой, довольно опасный, но очень эффективный. Временами Ивару мнилось, что возможность устраивать такие фокусы – приложение к дару, полученному на Раване; не исключалось, что были и другие побочные следствия, о которых он еще не подозревал.