— Как же ее до сих пор не обнаружили?
— А вы стали бы искать лабораторию там, если бы знали, что у вас уже есть офис с секретаршей и красивыми буклетами на сорок седьмом этаже?
— Но кто-то же мог наткнуться, случайно забрести…
— Для этого есть городские легенды. Хозяева лаборатории сначала пустили слух, что в подвалах есть вход на правительственную ветку в метро. Потом, что под зданием университета стоят дорогостоящие установки, удерживающие фундамент здания от размывания грунтовыми водами. И того и другого достаточно, чтобы объяснить круглосуточную охрану.
Впереди показались шпиль и подсвеченный фасад университета. А за ним пятидесятиэтажный монолит комитета. На нескольких этажах горел свет. Жизнь не утихала здесь даже ночью. Электромонтеры, лифтер, дежурные службы безопасности и вахтер Федор Саныч на проходной.
Остановив машину на парковке, водитель показал куда-то налево. Там, скрытая за худой городской растительностью, притаилась полицейская машина.
— Что-то подозревают?
— Не удивительно, информация о больных в Сабетте уже дошла и до сюда.
— Иди познакомься. Надо знать, сколько их, и есть ли тепловизоры. — Водитель ткнул в меня пальцем, и я вышла из машины, еще не зная о чем буду говорить, чтобы не выглядеть подозрительно посреди ночи.
Поправив задравшуюся юбку, я неуверенно подошла к полицейской машине, подбирая адекватные просьбы, но, не дойдя пяти шагов, остановилась с застрявшими на языке словами.
Окно патрульной машины было открыто, голова полицейского на переднем сиденье лежала криво, а из синей сломанной шеи торчала испачканная соломинка от газировки.
Его лицо с открытыми глазами было таким спокойным, что мне не верилось, что он испытал нечеловеческие муки перед смертью. Избавление от тяжелой жизни стало его последней осознанной мыслью.
Я развернулась и быстро пошла к машине Николаса.
— Они мертвы. И…
Я указала жестом на свою шею. Но рука сама зажала онемевший рот.
— Хетт нас опережает. Карлос, проверь коллектор. Наталья к посту охраны и жди. Идем, — цепкие пальцы под лопатку подтолкнули меня к дорожке, ведущей к шлагбауму и будке охраны.
Быстро покинув автомобиль, водитель фургона снял крышку люка в асфальте недалеко от входа и скрылся под землей. Его не было довольно долго, как и Натальи. Я начала зябнуть, но Николас крепко держал меня за плечо, всматриваясь в первые этажи здания, будто запоминая количество комнат.
Где-то в ночи просвистела сонная птица, и он, ожив, повел меня ко входу в канализацию, где скрылся водитель Карлос.
Пересилив брезгливое недовольство, я стала спускаться вниз в кромешную темноту.
Узкими скобами-ступенями давно никто не пользовался, стены пахли сыростью и кое-где раскрошились до старой каменной кладки. "Хорошо, что в этой темноте не видно, сколько здесь крыс", — подумала я. И, пройдя несколько десятков метров, обнаружила не темный коридор, а решетку, прикрытую железными листами, за которыми начинался освещенный служебный тоннель. Запахи грибной сырости и мокрого утеплителя встретили нас тишиной, в которой тускло горела вдалеке грязная лампа накаливания.
Сквозь отогнутые ржавые прутья решетки, мы прошли внутрь, и Николас подал всем знак "Не шуметь". Когда Наталья присоединилась к нам, я выдохнула с облегчением за судьбу вахтера. Мне даже показалось, что за жизнь коллег я теперь переживаю больше, чем за свою. Будто я похоронила и оплакала себя еще в домике в лесу или в самолете Марии, а сюда пришла уже мертвой.
Видимо, это время в компании живых мертвецов так подействовало на мой образ мысли. Я стала считать себя одной из них и старалась ни в чем не отставать, думать как они.
Куда хватало глаз, справа и слева тянулся длинный коридор, и бесконечные трубы вдоль него. От одной из труб шло приятное тепло, похоже, от этого в тоннеле было комфортно в легкой одежде, но белые грибы, растущие на ней, вызвали у меня неприязнь.
Мы шли по этому подвальному коридору, казалось, целую вечность, пока наконец не вышли в какое-то подобие служебных помещений. Осмотревшись, быстро покинули подвал и, преодолев несколько метров по обшарпанному коридору, вошли в неприметную дверь, покрытую десятками слоев масляной краски и ведущую как показалось в зону для курения.
За ней начиналась старая неосвещенная, полуистертая лестница, ведущая вверх на два этажа. Сбитые ступени из прессованной крошки, еще один переход, и, когда я уже потеряла направление на стороны света, из катакомб мы вывернули к служебному выходу на парковку, через дверь от нас был закуток мусорокамеры, который я узнала безошибочно. Мы в здании комитета.