— Вы сами хотите быть жертвами, не оставляя нам выбора, делая из нас извергов. Зачем ты приехала сюда?! Ты могла умереть уже десятки раз за эти сутки. Ты явно хочешь расстаться с жизнью. Господи, ты могла же выбрать любой другой способ, и все же хочешь быть съеденной заживо. Ты даже не нанесла мазь, которую я тебе дал. Я учуял твой порез на руке, как только ты открыла эту долбаную дверь.
Он схватил меня за руку и протащил волоком к комнате, где лежала несчастная девушка.
— Смотри на нее. — Он сжимал мою руку так, что на глаза выступили слезы. — Мне не пришлось бы это делать, если бы она жила своей жизнью по ту сторону стены. Но она пришла сюда по своей воле, шпионила за нами. Вам стоит спуститься со своего высокомерного пьедестала в реальный мир!
— Прости, прости меня! — закричала я, и он отпустил мою руку. Слезы катились у меня из глаз. Олав легко поднял меня на руки и вышел из комнаты, прикрыв дверь ногой. Пройдя пару метров, он усадил меня на стопку деревянных ящиков и встал рядом, чтобы наши глаза были на одном уровне.
— Что же ты себе напридумывала за день, проблема. Сама хрупкая как из бумаги, а упрямая как таран. Ну что было не понятного в словах: «Не выходи из дома»? — Он обхватил руками мое лицо и вытер слезы большими пальцами. — Почему ты просто не делаешь то, что тебе говорят?
— Но я не знала, чего вы хотите. Думала, вы не дадите мне уйти. — Охрипшим голосом сказала я, положив ладони на его запястья. — У вас слишком много секретов, которые я теперь знаю.
— Ты забыла? Мы же на одной стороне. К черту топор войны, помнишь? Да, с запасным выходом вышло не очень, но, я знаю, что ты не из болтливых. И про шлюх ты бы тоже не стала никому говорить, потому что ты и слово то это стесняешься сказать.
Олав попытался обнять меня и положил подбородок мне на макушку, чтобы унять мои затихающие всхлипы. В груди диафрагма делала последние попытки подпрыгнуть, но захват его крепких рук работал как спасительный якорь, а спокойные слова добивали меня, превращая в безвольное тело. Я превратилась в жертву собственной глупости, с виноватым видом взирающую на то, где она оказалась сейчас. Слова на записи были не обо мне, а о другой. Интересно, что же она натворила?
— Ты все узнаешь, когда придет время. — Разжимая крепкие объятья, продолжил Олав. — А до тех пор, постарайся сохранить свою жизнь. Хотя бы посмотри на это под таким углом: если ты погибнешь, работу комитета на многие годы признают провалом, и объединению будет нанесен непоправимый ущерб. — Он сел рядом со мной, и, достав яблоко из своего кармана, предложил его мне. — Прости, что накричал на тебя. Но ты даже не представляешь, какой опасности себя подвергаешь, разгуливая по резервации. Даже днем.
Я обреченно взяла яблоко из его рук. Несколько минут мы молчали, и я тупо ковыряла пальцем зеленую кожицу с белыми точками, понимая, что мне нужно набраться смелости и забыть о побеге, доверив свою жизнь Олаву, хотя бы потому, что у меня нет другого выбора.
Откусив кусочек и, медленно пережевывая, пересохшим ртом, я снова подняла взгляд на него. Злость постепенно отпускала, и он смотрел куда-то в сторону выхода, чтобы не смотреть на меня. Яблоко было кислым, но сочным, какие обычно кладут в яблочные пироги. При мыслях о пироге, у меня засосало под ложечкой.
— Можно? — спросил Олав, усмехнувшись моему шумному хрусту.
— Конечно. — Я на автомате протянула ему яблоко красивой нетронутой стороной. Но его рука пролетела мимо, и Олав, взяв меня за подбородок, впился своими губами в мои. Я почувствовала на верхней губе его прохладный язык и, приоткрыв, пропустила его в свой рот. Нежное поглаживание его языка и прохладные пальцы на моих горячих от слез щеках, растворяли любые сомнения в том, что Олав смог бы мне навредить. Убить? Да он и касается-то меня словно крыльев бабочки.
Наш поцелуй из примирительного как-то незаметно стал настойчивым. А его рука легла мне на бедро, и мне на секунду показалось, будто сейчас он усадит меня на себя, не отрываясь от сладкого плена наших губ. От этого между бедер стало влажно и жарко, и они сами раскрылись, приглашая его сменить позу.