Сев на коня, он пустил его крупной рысью и, удаляясь, кричал:
— А все равно мне-то больше нравятся люди, вопящие от боли… Эх, в полку, вот где потеха!..
— Добрый Бастьен, — произнес Консьянс, глядя ему вслед.
Не отъехал Бастьен и на полсотни шагов, как со стороны хижины послышался мучительный вой.
— Что такое? — испугался г-н Лекосс, невольно вздрогнув.
— О, ничего, это Бернар, вернувшийся из города вместе с Мариеттой, — объяснил Консьянс. — Он понял, что со мной случилась беда и воет от жалости.
— Как! Он знает, что с тобой случилась беда? — удивился доктор Лекосс, закрепляя повязку на пальце булавкой. — И каким же это образом?
— Ах, ей-Богу, — откликнулся Консьянс, — вы задаете мне вопросы, на которые я не в силах ответить… Он это знает, вот и все… и в доказательство послушайте…
И тут раздался повторный вой, еще более жалобный, чем первый.
— В таком случае, — спросил врач, — почему же он не бежит к тебе?
Консьянс улыбнулся:
— О, будьте уверены, как только его отвяжут, он тотчас примчится… только я боюсь, как бы он не привел с собою мою матушку… Ну, посмотрите-ка, что я вам говорил?
И правда, в ту же секунду можно было увидеть, как от угла хижины папаши Каде прямо к трем дубам мчит со всех ног Бернар.
— Это невероятно! — изумился доктор Лекосс, удивленно следя за быстрым бегом собаки.
Но взгляд Консьянса оставался неподвижным; видимо, юноша ждал чего-то другого.
Почти тотчас у хижины показались Мадлен и Мариетта.
— Вы прекрасно видите, господин доктор, что я не ошибся, — сказал Консьянс.
— Но объяснишь ли ты мне, наконец?..
— О, это проще простого, — заявил юноша. — Моя мать считала, что я, как обычно, в Виллер-Котре вместе с Мариеттой. Увидев, что Мариетта возвращается одна, она забеспокоилась. Тогда собака узнала о случившемся со мной несчастье и завыла в первый раз, встревожив мою мать. А когда Бернар завыл еще раз, мать сказала: «С Консьянсом что-то стряслось!» Затем, освободившись, наконец, от своей маленькой повозки и провыв в третий раз, Бернар помчался в мою сторону, а мать пошла вслед за ним…
Пока Консьянс давал это объяснение, Бернар добежал до него и, одновременно грустный и обрадованный, стал прыгать вокруг него, пытаясь ласково лизнуть правую руку хозяина, а тот, подняв над головой левую, подавал успокаивающие знаки Мадлен и Мариетте.
Несмотря на эти знаки, встревоженная мать, задыхаясь, подбежала крайне бледная, ведь она увидела на земле окровавленное полотенце, а на склоне оврага еще незакрытый саквояж врача.
Господин Лекосс пошел ей навстречу.
— О Господи! О Господи, доктор! — кричала она. — Что случилось с моим бедным Консьянсом?
А Мариетта, не решаясь заговорить, вопрошала его взглядом.
— Ничего, — сказал доктор, — а скорее не очень страшный несчастный случай.
— Несчастный случай!.. Консьянс, Консьянс!
— Матушка, — попытался успокоить ее молодой человек, — ничего не бойтесь: я жив-здоров.
— Боже мой, несчастный случай! — кричала бедная мать. — Несчастный случай!
И она рвалась посмотреть руку, которую Консьянс прятал от нее за спиной.
И тогда Мариетта увидела то, чего не могла увидеть Мадлен.
— О матушка моя! — воскликнула девушка. — У Консьянса только четыре пальца на руке.
— И это большое счастье, — добавил доктор Лекосс, — потому что, благодаря этому несчастному случаю, в котором нет ничего опасного, Консьянса не заберут в армию.
— И ты понимаешь, добрая моя мама, я тебя не покину… я не покину Мариетту.
При этих словах Мадлен упала на колени и, воздымая руки к небу, воскликнула:
— Боже мой! Чтó бы ты ни сделал, ты делаешь это к добру. Да будет благословенно твое имя и на земле и на Небесах!
— Консьянс, — прошептала Мариетта, — так вот ради чего ты отправил меня одну в Виллер-Котре?
— Тихо! — остановил ее молодой человек.
В эту минуту из-за небольшого холма появился Бастьен: отведя лошадей в конюшню, он со всех ног помчался обратно, как и обещал другу.
— Пойдемте! Пойдемте! — призвал всех доктор Лекосс, садясь на свою кобылу. — Успокойтесь!.. Завтра я вернусь, и, так как вы люди честные и мужественные, будем надеяться, что всё как-то уладится.
XVI
ВОИНСКОЕ ПРИСУТСТВИЕ
И правда, все шло к лучшему, по крайней мере вначале. Как почти всегда бывает в случае паралича, разум папаши Каде в первые дни болезни померк настолько, что старик не понимал никаких объяснений по поводу беды, случившейся с Консьянсом, и даже не замечал у внука никакого увечья.