- Дальше, Максим.
- Дальнейшее вам, наверно, уже понятно. Если Толмача включают, не сняв последнюю пленку с записью, он эту запись исправнейшим образом повторяет... Профессор, неужели еще и теперь моя догадка кажется вам неверной? Ведь ничего, абсолютно ничего невозможно ей противопоставить! Я уверен, что ваш голос дошел до дальнего космоса, уверен, что вас услышали, - тут мы не совершили ни одной ошибки. Но так как дальний космос молчал, то добросовестный Толмач воспроизвел вам то, что имелось у него на пленке, то есть реплики Алины.
- Отлично, Максим. Вы отлично разработали свою гипотезу, если не считать только одного момента. В ваших расчетах есть, к сожалению, один пробел. Только один, но весьма существенный.
- Какой же?
- Вы не учли, что Алина... Ох, я уже вслед за вами говорю так, будто это действительно Алина... Так вот, эта женщина, прекрасный голос которой мы слышали, отвечала-то все-таки на мои слова, а не на какие-то слова Бенвенутто.
- Я учел, профессор, и это.
Максим достал из папки напечатанный на машинке листок и положил его перед Марэном.
- Прочтите. Я восстановил их разговор. За точность каждого слова в репликах Бена я, конечно, не могу поручиться. Да это в общем и не так важно, тут возможны варианты. Важен основной принцип реконструкции. И то, что в репликах Алины мне не пришлось менять ни единого слова.
Марэн торопливо похлопал себя по карманам в поисках очков. Нашел их в "Вопросах антропологии", надел и стал читать. На листке было напечатано следующее:
"Б. Внимание. Внимание. Вызываю Луну. Срочно вызываю Луну. Вызываю Луну. Срочно вызываю Луну.
А. Я - дежурная станции связи. Слушаю вас.
Б. Алина, наконец-то я слышу ваш голос! С вами говорит планета, на которой находится самый несчастный человек во всем мироздании...
А. Ой, зачем так высокопарно? Слава богу, я понимаю, что это говорит Земля. А что, собственно, у вас стряслось?
Б. Стряслось то, что улетела девушка, без которой я не могу жить! Стряслось то, что она не отвечает на мои письма! Я люблю вас, Алина, поверьте мне!
А. Что за чушь вы несете? У вас есть расписание, и никто не дал вам права нарушать его. Отключайтесь.
Б. Алина, сжальтесь надо мной! Скажите, что вы больше не сердитесь. У нас всего две минуты. Ведь когда еще нам удастся поговорить... Я и так пустился на авантюру.
А. Придет время - тогда и поговорим. Я не тороплюсь.
Б. Когда это будет? Ну хоть напишите мне, Алиночка! Ведь я люблю вас, только вас одну. Без вас мне и жизнь не мила.
А. Я уже слышала это.
Б. Но теперь я стал совсем другим, мне теперь можно верить. Того шалопая, который посмел вас обидеть, давно уже нет. На днях меня сам Марэн похвалил, честное слово!
А. Слушайте, милостивый государь, кем бы вы ни были - давайте прекратим пока разговор. Иначе и мне влетит, и вам, наверно, не поздоровится. Освобождайте волну. Прощайте. Или... до свидания, если вам это больше нравится.
Б. О да, это мне нравится гораздо больше! До свидания, Алина!"
Марэн прочел листок дважды. В первый раз лицо его было внимательным и серьезным, при втором чтении он все время посмеивался.
- Забавно, - сказал он, возвращая листок Максиму.
- Только-то?
- Вам этого мало? А я так очень ценю юмор. Бенвенутто читал это ваше сочинение... простите, эту вашу реконструкцию?
- Читал.
- И не признается, говорите? Но хоть смеялся, по крайней мере? Или ругался?
- И то, и другое. Профессор, если всех этих доказательств вам еще мало, то ведь есть и другие. Во-первых, легко убедиться в том, что это голос Алины. А во-вторых, они могут врать мне, но перед вами-то они не посмеют отпираться.
- Нет уж, увольте, такого следствия я проводить не буду. Любовь надо уважать.
- А науку, профессор? А знание?
- Вот мы и подошли, Максим, к самому главному. При нынешнем положении вещей, каким бы странным, каким бы необъяснимым ни был тот разговор, мы можем вскоре повторить эксперимент. Я уже зондировал почву... А если принять вашу версию? Да нам тогда и через пять лет ничего не добиться!.. Не говоря уж о том, как пострадал бы в этом случае Бенвенутто, чего вы, я полагаю, вовсе не желаете.
- Конечно, нет!
- Ни вы, ни я. Ни Алина.
- Вы думаете, что она все еще любит его?
- Не сомневаюсь. Вглядитесь в вашу реконструкцию - допустим на минутку, что она соответствует действительности. Во-первых, Алина вовсе не отказывается выслушать его, поговорить с ним, напротив, она фактически обещает ему поговорить, "когда придет время". Так? Во-вторых, стараясь вначале быть суровой, она уже через несколько фраз невольно смягчается, она говорит, что "уже слышала" его объяснения в любви, но вовсе не утверждает, что они ей не нужны, безразличны. Все время подчеркивая, что разговор следует прекратить, чтобы не нарушать правил космической связи, она отклоняет не столько объяснения в любви, сколько условия, в которых они делаются. Так? В-третьих, она проговаривается, а может быть, и нарочно дает понять, что думает не только о себе, но и о нем заботится, опасается, что ему "не поздоровится". Так? В-четвертых, она - уже по собственной инициативе - заменяет жесткое "прощайте" на обнадеживающее "до свидания". Так? А вспомните, Максим, тон, каким это "до свидания" было произнесено!
- Как жаль, что Бен не слышит вашего анализа!
- Что ж, передайте ему. Впрочем, скорее всего, он и сам это почувствовал... Но знаете, Максим, мне этот анализ тоже кое в чем помог.
- В чем?
- Отвлечемся от вашей гипотезы. Представим себе, что я действительно говорил с дальним космосом. Отнесем все слова дежурной о расписании на счет какой-либо из случайностей, коим несть числа в нашей жизни. Мало ли какие возможны недоразумения. Не исключено, например, что у Земли есть во Вселенной какая-то тезка. Вернее даже - какой-то двойник, чуть раньше нас вошедший в Контакт с этой станцией и уже включенный в расписание. А? И тогда, как мы с вами только что увидели, слова моей загадочной собеседницы можно считать совсем не такими уж казенными и жесткими, какими они казались мне до сих пор!
- Я не могу понять, профессор, когда вы говорите серьезно, а когда шутите.
- Да? А разве существует что-либо более серьезное, чем шутка?..
- Вы... Вы всерьез это говорите?
- Что вы, Максим, конечно же, я шучу. Если мысль действительно серьезна, она не боится шутливого наряда... Но вернемся к Алине. Есть еще один признак того, что Бенвенутто ей не безразличен. Ради себя самой ей не надо было отрицать этот разговор; она вела себя безукоризненно, все время отстаивала, так сказать, служебную дисциплину. Следовательно, она берет грех на душу только ради него.
- Мне просто не терпится растолковать все это Бену!
- Попутно потолкуйте с ним еще и вот о чем. Не согласится ли он завтра же отправиться в командировку на Луну? Так, примерно, на месячишко? Дел там накопилось порядочно. Кстати, пусть бы он выяснил у Алины, не хочет ли она перевестись обратно на Землю. По-моему, ей уже пора в аспирантуру.
- Бен хоть сегодня полетит, можно даже и не спрашивать! Профессор, вы, правда, готовы все это сделать?
- А почему же нет? Если речь идет о любви... Вы ведь сами высказали предположение, что я еще не забыл значения этого слова.