— Александр Травис.
— Эмилия Орловска, — ответила я неловко, стараясь не поддаться импульсивному желанию подражать ему.
— Ого! Широкая и сложная славянская душа?
— Широкая, но только наполовину, — уточнила я, но не так шутливо, как подобало бы. — Мой отец русский.
— Ну, я постараюсь проникнуть в широкую половину. А в узкую пусть враги проникают! Я прав?
— Я не уверена, где хуже, — сказала я. — Так что не рискуйте. Не входите.
— Хорошо, — с неожиданной серьезностью кивнул он. — Вероятно, любая душа — место неуютное. — После чего он с легкостью перевел разговор на «материалистические основы». — Я увидел, что вы идете сюда, и сразу вышел вам навстречу. Меня до вечера не будет дома, а я не хотел так надолго откладывать наше знакомство.
— Я рада, что решили не откладывать, господин Травис.
— Называйте меня Алекс. Я заметил, что когда начинаешь кого-то называть по имени, особенно уменьшительным, человек сразу кажется тебе ближе. Это, конечно, иллюзия, но все-таки убирает первый барьер.
— Хорошо, не имею ничего против иллюзий. А чтобы мы были на одной линии старта перед следующим барьером, называйте меня Эми.
— Эми! — повторил он. — Мне нравится, хотя мадмуазель Орловска гораздо экзотичнее. Или княгиня Орловская? Да вы, может, и вправду княгиня? Или из старинного дворянского рода?
Несмотря на всю свою настороженность, я не уловила в его голосе никакого оттенка иронии. Да и его золотисто-карие глаза смотрели на меня с самым искренним интересом и самой искренней симпатией. Да, искренность тоже была его врожденным качеством. Может быть.
Я вздохнула полушутливо, полуогорченно.
— Эх, будь я княгиней, видели бы меня здесь.
— Почему? Разве вам не нравится? — Он посмотрел на меня почти потрясенный. — А я уже два с половиной года живу в этом имении, и мне все еще не надоело. Думаю, что никогда не надоест.
— Ну да, тут спокойно…
— Спокойно? Пройдет день-другой, тогда я вас спрошу…
— Мне бы хотелось, чтобы вы спросили меня прямо сейчас, — сказала я с несвойственной мне откровенностью.
— Пожалуйста, никаких проблем! — Боже, какой приятной, вызывающей доверие была его улыбка. Он… Алекс легонько подхватил меня за локоть, подвел к одной из скамеек напротив Второго дома. Подождал, когда я сяду, потом сел сам, не слишком близко, не слишком далеко от меня, одним словом, там, где ему следовало сесть. — Итак, Эми, спрашиваю вас: что вы хотите меня спросить? Ведь именно таково ваше желание?
— Да!
— Ну что ж. Давайте, смелей.
— Есть ли в этом пансионе сумасшедшие? — вырвалось у меня чересчур уж смело.
— Ненормальные как в сумасшедшем доме?
— Ну не до такой степени, но…
— Ясно. Да, есть.
— Кто?
— Все!
— Аа!
— Чему вы удивляетесь? — удивился он. — Вы же сами вряд ли ожидали встретить здесь совершенно нормальных людей? В этой архаичной обстановке, при тесном круге повторяющихся действий, отношений, споров, стремлений, при отсутствии каких-либо значительных перемен, почти без влияния жизни извне… — Он махнул рукой в знак того, что это неприятное перечисление можно продолжать еще очень долго, но это было бы излишним и обобщил: — Нищета всегда ведет к психическим отклонениям, Эми. Особенно неовеществленная нищета. Желудок дольше может выдержать голод, чем разум.
— Вы сказали, что живете тут два с половиной года, — вставила я. — А не кажетесь…
— Ненормальным, — закончил за меня Алекс, с трудом сдерживая смех. — Будьте спокойны, могу вас заверить, что наши психические отклонения в рамках терпимого. Это, скорее, склонность к эксцентрическим поступкам, иногда как реакция на окружающее, а не постоянное «болезненное» состояние. Так что ни на одном лице вы не найдете несомненных признаков умопомраченья. Да и опасности буйного поведения нет… Кстати, когда вы приехали? Этим утром?
— Нет. Вчера вечером.
— Не хотите ли вы сказать, что кто-то уже показался вам сумасшедшим?
— Увы, как раз это я хотела сказать.
— Кто?
— Все.
— А!
— За исключением вас, — добавила я не из любезности, а потому что действительно так думала. — Но я еще не видела господина Халдемана. Надеюсь, что он…
— Не надейтесь, — прервал меня Алекс. — В отношении его как раз не надейтесь. Что касается других… То мне трудно себе представить, что они такого сказали или сделали, чтобы с первого же дня у вас сложилось подобное мнение. Вы можете мне объяснить?