Бахает Гаврила молотом по наковальне, а у Степана из глаз слёзы ручьём от блеска и танца пламени плывут. Да ещё чад в тоже лицо, и лязги железа выворачивали всё нутро, так что кадык как поршень ходил туда-сюда. Раз-два, раз-два исполнял свою партию поющий молот, и Гаврила, неутомимый молотобой как Гермес одно вещество превращал в другое, и алхимия этого священнодейства потрясала своей мощью все окрестности этого старинного обиталища вольных русских людей.
Когда Гаврила покончил со своей работой, обдавшись поодаль холодной водой прямо из ведра, Стёпка набрался смелости и завёл разговор о Катеньке и её заборе.
- Малец, но где же я столько материала наберу, чтобы столько метров да в кованные кружева обрядить, подумай сам.
- Гошку подключим, дядя Гавриил, Гошка у доброй Ирины по сусекам пороиться и обязательно найдёт всё что надо.
- Но он потом с меня семь горбов снимет и ещё пятнадцать этих же воспроизведёть по-новому. Тот ещё прохвост, братец твой! Где тонко, там и рвёт.
- Придумаем что-нибудь, есть же выход из любой трудности, так ведь? Главное, чтобы Катеньке понравилось.
- Ох и наивный ты, Стёпка, прямо дитя молочное. Ты скажи мне, а по другому к Катеньке-дочке и подступиться нельзя? Если бабе мил будешь, она тебя и за букет ромашек возблагодарит со всей страстью. По себе знаю, три жены прошёл, а это как три войны пройти, одинаково.
- Не могу я, дядя Гавриил, прийти к ней с ромашками, когда у неё весь забор на честном слове держится. Помощь ей нужна, забота мужская, а ромашки - ну цветы, они и есть цветы, два дня пройдёт, и следов от них не останется. Поступок нужен. Мужской настоящий поступок.
- Сынок, это не поступок, а пыль в глаза.
- Почему?
- Потому что загонит тебя в такую кабалу, что гнуть тебе спину всю следующую весну, лето и осень, и то не рассчитаешь за год, а то и за два. Не по средствам подарок, юноша. Отдашь последнюю рубаху, а воз и ныне там будет. Знакомо.
- Хочешь сказать, не оценит.
- Руку даю на отсечение, не оценит.
- Но как же так, я же ей поступок свой сделаю, а она - в кусты?
- В кусты, дорогой мой, в кусты. Решит она что ты купить её хочешь. Бабы так всегда думают. Нужен скромный подарок, по средствам, а ты удивить хочешь, да так чтобы все ахнули. Может, и ахнут, но нам с тобой что с того будет? Гошка только барыш в карман положит, да пропьёт, и прогуляет с Матрёшкой своей, и тебя на смех поднимет, когда узнает что братец его единоутробный жениться собрался, да такие подарочки беднякам преподносит.
- Пусть смеются, а я Её люблю и жизнь без Неё не представляю! Пусть шутами ёрничают, моя возьмёт, моя, а не ихняя. Кто они, все эти людишки? Песок морской, целина непаханная, ковылями поросшая, без пользы!
- Они тоже люди, как и мы с тобой. И у каждого своё мнение. И через каждого Создатель Великий с нами говорить и уму-разуму нас учит. А гордость, зачем она тебе, сынок? Не в дороговизне подарка дело, а в ответных чувствах. Если любить, то и на Крайний Север за тобой отправиться. А ты барина из себя решил сделать, взять сердце Её железом. А надо ли, стоит ли возводить себя в короли, когда собственное хозяйство требует рубля да монеты. И калитка у вас не ахти, и сараи ремонта требуют, а ты любовь свою из дома своего гонишь, пытаешься в чужой двор, в чужой дом с тыла зайти. Плохо это и безрассудно.
- Значит, ты не поможешь мне?
- Сынок, одна голова хорошо, а две - ещё лучше. Так что не торопись, придумаем мы тебе подарок, да такой что Катенька получше кованного забора оценит. Подай вон ту папку красную, у полки, там есть у меня намётки кое-какие.
Эпизод 9 Иуда
Три женщины везут плачущую Марию на коляске с большими колёсами. Снег затоптан до гладкости детской кожи. И ещё на две недели, на две бесконечные январские недели был неблагоприятный метеопрогноз. Мол, завьюжит как на Крайнем Севере. Но жителям этого Богом забытого захолустья даже к горьким пьяницам не привыкать, и к зверству людей, которые в отличие от братьев своих меньших, ВСЕГДА находятся выше брата своего или сестры в Господе, и плевать им на человечность или порядочность, когда на кону стоят личные интересы.
Жила мать Мария в столь сложном мире, но никогда не думала она, что брат пойдёт на брата, что надуманные причины будут на корню иссушать её драгоценную виноградную лозу - Семью; что чужие люди, чужие по духу и поступкам, смогут превратить её сыновей в противников, в рыцарей разных господ. И кого обвинять? Никогда и никого не могла обвинять эта женщина, выросшая на хлебе и молоке, на Благовещении, на Пасхе Христовой, сторонившаяся шумных гулянок и празднеств без смысла и повода.