Шандру любили и уважали не только за его балагурство. Рука у него была легкая, что ли? Почти все раненые, которым он делал первую перевязку, очень скоро выздоравливали.
Мишка терпеть не мог безделья и скучал от вынужденного ничегонеделания. Первое время, когда только начинал службу в Афгане, он явился спасителем солдат и офицеров в жизненно важных вопросах. В полку была жуткая нехватка ложек. Мишка подобрал на аэродроме деревянные брусья от разбитой бомботары и за несколько недель нарезал ложек для всех, причем расписал их все восточным орнаментом, вписав в узор годы службы по григорианскому и восточному календарям. Многие хранили эти ложки как талисман и увозили, если удавалось, домой в качестве сувениров...
Чуть позже полк настигла другая беда: у старшины закончился табак, а самолет-почтовик с письмами и табачным довольствием был сбит духами при заходе на посадку кандагарского аэродрома. Во всем расположении полка невозможно было найти даже маленького окурочка, все было собрано подчистую, аккуратно ссыпан табак, и солдаты с офицерами курили вонючие газетные самокрутки.
Шандра в три дня вырезал на каждое отделение по трубке, и полк стал похож на казачий курень, когда люди закуривали по очереди и неумело затягивались из шандровских люлек, как он сам называл свои изделия.
До армии Мишка закончил медучилище, и вот уже почти два года он был солдатским доктором...
Батальон медленно поднимался к вершине сопки. Шандра заметил, что Ахмедов все чаше оглядывается назад и ищет взглядом Мишку. Шандра догнал раненого и шел сзади него метрах в пяти, но все равно не успел подхватить рухнувшего ничком Ахмедова. Мишка подскочил к потерявшему сознание, перевернул его на спину. Ахмедов сгорал в высокой температуре. Шандра ничем не мог ему помочь, кроме того, что смочил его губы водой из своей фляги и протер виски влажными пальцами. Ахмедов чуть приоткрыл глаза и начал вставать, медленно раскачиваясь и опираясь здоровой рукой о Мишкино плечо. Шандра забросил свой автомат за спину, отобрал оружие у Ахмедова, и они последними взобрались на вершину.
В ложбине, между подножием сопки и тонкой полоской зеленки, Мишка увидел обгоревшие останки двух вертолетов. Солдаты уже летели вниз во главе с комбатом, радостно размахивая руками я вопя во все горло. Даже Ахмедов воспрянул, духом и заторопился вниз, отпустив Мишкино плечо. Шандра бежал за раненым, чутко следя за ним. Теперь уже склон сопки был почти весь каменистый, а за зеленкой высились скалы.
Солдаты сбежали в лощинку и бросились к вертолетам, но комбат был уже около машин и, подняв руку вверх, закричал: Стой! Все остановились, тяжело передыхая. Восторг сменился горечью. Вертушки лежали рядом друг с другом так, что лужи расплавленного металла слились в одно озерцо и тускло отсвечивали под солнцем. От машин остались только автоматы перекоса винтов{13} и другие особо прочные стальные части, в том числе и вооружение. Все было закопченными черным. В одном из вертолетов на месте кабины стояла фигура летчика, сгоревшего в адском пламени, со вскинутыми высоко вверх руками, истонченными огнем. Остальных пилотов не было видно, очевидно, они рассыпались впрах.
Комбат подошел вплотную к вертолету и внимательно осмотрел останки. Все вооружение было на месте, н можно было спокойно сообщать в полк о выполнении задания, но что-то все же тревожило его, какие-то неуловимые признаки того, что здесь кто-то был. Пожарищенский обошел вокруг места катастрофы, под ногой похрустывал хрупкой корочкой дюраль. Комбат подошел ближе к стоящему трупу и вдруг понял: вот оно! Подошва его ботинок не издала знакомого звука раздавливаемого металла, а наткнулась на что-то твердое и пружинистое.
Пока Пожарищенский обходил вертушки, солдаты столпились и, скинув автоматы с плеч, натертых до крови, присели, докуривая остатки табака. Во всем чувствовалось расслабление, рейд подходил к концу, скоро - в полк, домой. А там неделя отдыха, может быть, даже баня, горячая пища, свежая вода, хлеб, курево, да мало ли приятностей ожидает солдата в родном полку.
Шандра в это время опять склонился над вконец обессилевшим Ахмедовым, который лежал на спине, тяжело дыша. Мишка смотал с его руки окровавленные бинты и отбросил их в сторону. Рана была я ужаснейшем состоянии, гной вытекал постоянно, и края раны заметно расширились, поднимая красную волну припухлости все дальше и дальше. Мишка увидел Вощанюка и громко позвал его. Капитан подошел и вынул из подсумка единственный бинт, от которого отказался Клюев. Вощанюк бегло осмотрел рану и понял, что ампутация неизбежна, если, конечно, еще возможна. Шандра наматывал свежий бинт, моментально пропитывавшийся резко воняющей жидкостью, и в это время грохнул взрыв, в клочья разнесший майора Пожарищенского.
Как только рвануло, духи открыли огонь из своей засады. Пули безжалостно косили растерявшихся солдат. Многие так и не успели поднять свои автоматы и замертво валились на землю. Мишка не успел понять, что произошло, как крупнокалиберная пуля перебила ему лучевую кость правой руки, на которую он оперся, чтобы встать после перевязки Ахмедова. Другие пули этого же калибра прошили все еще стоявшего Вощанюка, и он рухнул на Мишку, прикрыв его своим крупным телом. Больше Мишка не видел ничего.
А солдаты гибли... Клюев стоял на коленях и давил на курок автомата, поводя стволом из стороны в сторону, давил даже тогда, когда перестал ощущать дрожание оружия, и, получив пулю в голову, все равно давил на курок, пока смерть не ослабила его пальцы. В какие-нибудь пять минут все было закончено...