Глава шестая. «Поцелуй негра»
1973 год. Июнь. Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев вернулся из США, где находился с государственным визитом.
Несмотря на то, что поездка и переговоры с президентом Никсоном в целом прошли успешно, Брежнев чувствовал себя не в своей тарелке. И хотя его личный врач Евгений Чазов объяснял состояние длительными перелетами, уговаривая денек отлежаться и ночь поспать, генсек верил более надежному способу. Надо было срочно полечиться народным средством, которое передали белорусские товарищи.
Увы, «Беловежской Пущи» — крепчайшей водки, настоянной на травах, — дома не оказалось, поэтому на следующий день, в воскресенье, сразу после пробуждения Леонид Ильич ринулся в Кремль.
…В приемной его поджидал Константин Черненко.
Соратник и по совместительству заведующий общим отделом ЦК КПСС, всем в своей жизни обязанный Брежневу, он никогда не упускал случая, чтобы остаться с ним наедине. Только в общении с глазу на глаз он имел возможность и засвидетельствовать личную преданность, и получить подтверждение, что по-прежнему является членом клана и сопричастен. А в этом Константин Устинович сейчас нуждался как никогда прежде, ибо…
Брежнев и Черненко работали вместе в Молдавии, и с тех пор Константин Устинович сопровождал Леонида Ильича повсюду до самой смерти. Он был единственным в свите Брежнева, к кому тот прилюдно мог обратиться на «ты».
При всей казенности аппаратной службы, не требовавшей особого ума, участок работы у Черненко был важный.
Материалы к заседаниям Политбюро, Секретариату, совещаниям, встречам и проводам делегаций, весь рабочий календарь генерального секретаря — всё это было в ведении Общего отдела.
Константин Устинович и его подчиненные ежедневно работали до 11–12 часов вечера, порой задерживались и дольше.
Огромный объем информации, который необходимо было переварить и удержать в памяти, постоянное нервное напряжение, накапливавшееся годами, не могли не сказаться на его физическом и умственном здоровье.
Немудрено, что одним из первых, кто в ближайшем окружении Брежнева стал активно пользоваться снотворным, был именно Черненко.
Через некоторое время увлечение гасящими возбуждение наркотиками начало проявляться в его поведении: походка из суетливо-семенящей стала расслабленно-неуверенной, речь — вялой и невнятной.
Заторможенность в движениях и мыслительных процессах становилась всё более очевидной проработавшим с ним не один год сотрудникам аппарата ЦК.
Теперь он зачастую отвечал невпопад, отрешенно вперив взгляд в пространство над головой собеседника.
На периферийных партийных сановников, впервые общающихся с Черненко, он производил впечатление человека, глубоко озабоченного партийно-государственными проблемами. На самом же деле — Константин Устинович просто спал с открытыми глазами, не в состоянии освободиться от наркотических пут после утренней побудки.
Начались проколы. Брежнев не раз отчитывал его:
— Ну, что же ты, Костя? Забыл?
Иногда с нарастающим раздражением:
— Надо же думать, соображать!
Черненко выходил из кабинета жалкий: лицо красное, руки дрожат.
Попытки загладить свою вину всё чаще принимали комичную форму, превратившись в откровенное подобострастие и угодливость.
Его знаменитая фраза-рефрен: «всё хорошо, всё хорошо», которой Черненко неизменно отвечал на все обращенные к нему вопросы, ставила в неловкое положение собеседников, свидетельствовала, что он не совсем здоров и занят собственными мыслями и проблемами.
Из-за этой фразы, ставшей притчей во языцех среди окружавших его партноменклатурщиков, он постоянно попадал впросак.
Желающих обменяться с ним мнениями о текущих политических событиях становилось всё меньше.
А личная охрана членов Политбюро от души хохотала, пародируя его на все лады в кремлевских закоулках.
Завидев вошедшего генсека, Константин Устинович с усилием поднялся и заплетающейся походкой, но с распростертыми руками двинулся навстречу.
Брежнев к объятиям расположен не был. Черненко это понял и руки опустил.
— С благополучным возвращением, Леонид Ильич! Как съездили?
— Пронесло… К чертовой матери!
— Ну вот, всё хорошо, всё хорошо…
Брежнев вскипел, выругался и громко крикнул:
— Что ж тут хорошего?! Меня пронесло, а ему «всё хорошо, всё хорошо!»