— Нет, — сказал он, — я ничего не слышал, можете не беспокоиться.
— Ну ты даёшь, — сказал Пётр и шумно вздохнул.
— Я? — удивился Паша.
— Да ты понимаешь, что при таком уровне изоляции транзакций… — начал второй, но Пётр его прервал — положив руку приятелю на плечо, как бы нажал там на какую-то кнопку…
После чего они с минуту оба молчали, а потом стали говорить о Паше в третьем лице, так, как будто его самого там уже не было: «Он всё слышал». — «Говорит, что нет». — «Ты в это поверишь?»
— Послушайте, — сказал Паша, — вы меня простите, конечно, но мне выходить на следующей. Прощавайте, хлопцы!
— Ты слышал про схему?
— Не советую вам нервничать из-за такой ерунды, тем более что я действительно ничего не слышал. Я спал, можно сказать, грезил… Школьные годы чудесные… Чего и вам желаю, — и он уже пошёл было к выходу, но тут из динамиков снова послышалось какое-то сообщение. Понять его Паша не мог, но тем не менее он вернулся и неожиданно для себя забормотал скороговоркой — с удовольствием замечая, как у парней ползут наверх брови: «Знаете, что передают? „Желаем увидеть козла и осла, осла — на полночи, козла — до утра, спокойной вам ночи, приятного сна!..“»
После этого Паша снова пошёл к выходу.
Он свернул с тротуара направо, но не вошёл в магазин (то ли оптика, то ли ювелирный), а остался стоять возле зеркальной четырёхугольной колонны, чтобы взглянуть на себя и, что ли, прочесть на своём челе то, что не смог понять при помощи внутренней логики, — чем кончилось собеседование.
Но внимание переключилось на другую перспективу — обратную… Паша заметил в ней двух русских. Они тоже остановились.
Непонятно было, откуда они вообще здесь взялись… Паша не заметил, чтобы они выходили вместе с ним, значит, сошли тихо и пошли следом… А это уже было чёрт знает что такое!
Паша увидел, что они снова тронулись с места, но сам он стоял неподвижно.
— Красавчег! — сказал один из подошедших.
Паша молча смотрел на них посредством всё того же зеркала.
— Мы тут с Глебом подумали, — сказал Пётр, — что встретить соотечественника и не выпить… как-то нехорошо. Не по-людски… К тому же нам есть что отмечать. Как ты насчёт того, чтобы зайти куда-нибудь? Мы приглашаем.
— На троих придумано недаром, — пропел второй, потирая ручки, — на-троих-при-ду-ма-но-не-зря…
— А вы хотите есть, — спросил Паша, отворачиваясь от зеркала, — или только пить?
— Чего мы хотим, Глебушка? — спросил Пётр и сам ответил: — Сначала пить! А потом уже есть!
— Точно, — сказал Глеб, — можно зайти выпить для начала. Ты случайно не знаешь тут поблизости что-нибудь поприличнее?
— Случайно знаю, — сказал Паша, — и мы уже почти пришли.
— Ну вот и ладушки, прекрасно. Щас накатим! — оживился Пётр, ускоряя шаг, так что Павел и Глеб шли теперь за ним следом, едва поспевая.
— Не сюда! — крикнул Паша, когда Пётр начал было заходить в бар. — Немного дальше.
— О’кей, — сказал Пётр, неохотно возвращаясь на улицу, — а что там такого особенного будет, а?
— Пиво не разбавляют, — ухмыльнулся Глеб.
— Ну, что-то типа того, — сказал Паша, — по крайней мере, я бывал там не раз, можно сказать, завсегдатай…
— Девчонки, наверно, там, — предположил Глеб.
— Это тоже, — кивнул Паша.
— Да вроде и там были ничё, — задумчиво сказал Пётр, оглядываясь, — я там сразу несколько мочалок засёк.
— Просто хорошо там, где нас нет, — вздохнул Глеб, — но было. Правда?
— Правда, — кивнул Паша, — вот мы и пришли.
— А вывеска где? — удивился Пётр.
— На самых тёплых местах нет вывесок, — сказал Глеб, — нам, Пётр, просто повезло, что мы его встретили.
— Ага, — ответил Пётр, и они, по очереди раздвигая чёрный парчовый занавес, ступили в заведение.
Паша следил за их лицами, ожидая увидеть разочарование или возмущение: облупленные стены, покрытые разводами, похожими на чёрную плесень…
Деревянные столы были неотёсанными, стулья — с исцарапанными железными спинками — как будто снятые с проржавевшего насквозь древнего трамвая…
Но двое не удивились, а уважительно покивали головами, сели за столик и стали спорить, с чего начать.
— Да ну, какие коктейли, нах, — сказал Пётр, — коктейли для тёлок, давайте пивка, пацаны, потом водочки… Не, ну в Мюнхене надо пиво пить, я не прав? Вот, товарищ не даст соврать…
Кроме них, в баре вообще никого не было. Официантка, дождавшись конца их короткого диспута, вышла из-за стойки и подошла к их столику. Паша показал ей три пальца и сказал:
— Драй хелле, битте.
— Чё-то пусто как-то, — сказал Пётр.
— Просто ещё рано, — объяснил Паша, — «движение» здесь начинается гораздо позже, ближе к полуночи.
— А говорил, немецкий не знаешь, — улыбнулся Глеб.
— Это всё, что я знаю, — пожал плечами Паша, — светлое пиво, числительные и хэнде хох.
— А как же тут живёшь?
— Да я пока что здесь не так чтоб и живу… И кстати, довольно неплохо знаю английский.
— Да, это кстати… Мы вот с Глебом мычим-мычим… А нас мало кто понимает — только избранные, хе-хе…
— Пока мне английского хватает, а если я останусь, выучу немецкий.
— Останешься, останешься, — сказал Глеб. — Мы поможем.
— Это было бы неплохо. А кто вы, если не секрет?
— Ну, это потом, потом, кто мы, кто вы… Мы же тоже не знаем, кто ты… Ты хороший парень, это сразу видно, но так уж получилось…
— Это не твоя вина, — погрустнев, сказал Пётр, — а твоя беда… Да, но мы никуда не спешим. Можешь ещё пивка заказать. И водочки заодно.
Паша встал и подошёл к стойке.
Вернулся с тремя стопками, девушка сразу вслед за ним принесла три кружки «Августинера».
— Мы, конечно, сами виноваты. Ну, расслабились немного, думали, немцы в городе, кто ж знал, что ты русский… Мы тебя не вычислили, хе-хех…
— Вы тоже были не в косоворотках, — сказал Паша.
— Ну да, — криво улыбнулся Глеб, — но ты же слышал всё.
— Ну и что?
— А то, что… Мы для тебя раньше стали русскими, чем ты для нас.
— Это имеет значение?
— Ещё какое… Ты всё слышал, понимаешь. Всю новую схему потоков мы с Петром при тебе озвучили — так уж получилось, брат. Мы не часто по заграницам шляемся, вот и зарапортовались, ты уж прости нас, — совсем грустно закончил он и допил пиво, — это наш прокол, фак… Но нам больше ничего теперь не остаётся…
— Как что? И я чёт не понял — за что это я вас должен простить?
— Да так…
— Видишь ли, Паша, — сказал Глеб, — то знание, которое ты случайно получил в метро… как бы это поточнее выразиться…
— Несовместимо с жизнью, — подсказал Пётр. — Метро — это вообще такое место… Вот грипп там можно подхватить, птичий или даже свиной…
— Вы сами-то понимаете, что несёте? — спросил Павел и, сам себе удивляясь, стал оправдываться: — Да не видел я никакой схемы! И не слышал! Я же сто раз вам уже сказал, что я был в тот момент очень далеко, сон мне снился про Толстого…
— Про Толстого? Слышь, вообще-то он и правда с закрытыми глазами сидел, — сказал Глеб, резко повернув голову к товарищу.
— Но не с ушами же, — апатично заметил тот и сделал глоток. — Что, совсем ничего про Гибралтар не слышал?
— Даже про Гольфстрим! Ну что вы, с ума сошли, какие потоки!
— Ну и ладно. Но ты знаешь вообще, где это, Гибралтар, Гольфстрим, а?
— А вы… знаете что, — сказал Паша, — мне это надоело. Я не собираюсь больше перед вами оправдываться. Всё, всё, хватит абсурда. И платить за меня не надо, себя только не забудьте… — С этими словами Паша встал, чтобы пройти к стойке, но Пётр тоже встал и нагловато приобнял его за плечи.
— Да идите вы нах!.. — Паша попробовал скинуть руку Петра со своего плеча, но это у него не получилось. Глеб громко поцокал языком, Паша перевёл взгляд на него и увидел, что тот крутит пальцем у виска. Кому он это показывал, ему или Петру, Паша не понял, но вдруг почувствовал, что в левый бок ему упирается что-то твёрдое. Он не сразу понял, как это может быть, потому что одна рука Петра лежала на его плечах, а другая держала кружку. Но тут он заметил, что кружку рука больше не держит, а вот ему в рёбра и в самом деле упёрлось что-то узкое и твёрдое… И тут я третьей рукой, лежавшей у пояса… Но не будут же они прямо здесь… Однако он сел на стул.