Пройдя через гостиную, как в классической сцене из фильма – то есть на каждом шагу срывая друг с друга одежду, – мы наконец в нижнем белье оказались возле моей постели. И тут, гораздо позже, чем мог бы предсказать беспристрастный наблюдатель, меня вдруг охватила паника.
– Черт побери! Следует ли нам это делать?
Ханна поднесла палец к щеке и немного подумала.
– Да, следует, – решительно произнесла она и, упав на кровать, поманила меня к себе.
Но я начал расхаживать между кроватью и дверью.
– Ханна, у меня только что закончилось с Элли, а тут еще полно вопросов, с которыми надо разобраться. И ты сейчас лежишь в очень неподходящем месте, и… и что-то я заговорил, как персонаж мыльной оперы. Господи, да что со мной такое?
Ханна засмеялась своим чудесным смехом, и сердце мое растаяло.
– Я уверена в том, что делаю, Чарли. Но если ты можешь пожалеть об этом утром, тогда, наверно, нам не стоит этого делать. – Однако по тону ее было ясно, что это никудышный аргумент, и она не сдвинулась с места.
– Обычно со мной не бывает так трудно, – пояснил я и, подойдя к кровати, встал на колени перед Ханной.
Она положила мне руку на бедро, ожидая зеленого света для дальнейших действий.
– Итак, ты пожалеешь об этом после?
– Думаю, я пожалею об этом утром, – ответил я с притворной грустью, и Ханна замерла. – Если мы не сделаем это сейчас же.
Поначалу все было как-то странно: хотя у меня и не было такого чувства, словно я вижу свою родную сестру раздетой, но не было и непринужденности нормальной первой ночи. Я знал ее близко как друг, а никакой друг не станет лезть руками туда, куда лез я. Ханна была не так смущена и твердо взяла дело в свои руки.
– О, черт побери, – вдруг сказала она. Я взглянул вниз, на свой пах.
– Честно говоря, это не та реакция, на которую я рассчитывал.
Она посмотрела на меня в волнении.
– Ну, ты знаешь, это как у тех, кто водил только автомобили с автоматическим управлением и не знает, за какие приборы хвататься.
– Да-а-а-а.
Признание далось ей нелегко.
– Ты знаешь, весь этот еврейский вопрос не так уж важен для меня, но так уж получилось, что до сих пор я спала только с еврейскими ребятами. Тут дело в совести. Моя мама категорически против секса до брака, и мне всегда казалось, что, если я буду им заниматься с евреями, тогда не так уж страшно. Но, гм-м, в результате я не совсем уверена, как обращаться с… гм-м… в общем, это касается обрезания. Я имею в виду, что нужно делать с крайней плотью?
Улыбнувшись, я прочитал Ханне краткий курс для начинающих под восклицания «о-о!», «а-а!», «понятно» и «меня всегда это интересовало». Она начала экспериментировать под мои собственные восклицания «ой!», «ах!» и «не так сильно». И наконец я сказал: «Вот это уже на что-то похоже».
Мы не спешили, зная, что никогда больше это не будет так пронзительно, и чувствуя, что наши отношения созрели для этого шага. Я уже собрался скрепить сделку – о господи, и что это ко мне прицепились юридические термины! – но вдруг заколебался.
– Последний шанс передумать, – сказал я, глядя сверху вниз на Ханну. – Подумай о твоей маме.
– Для нас обоих нет пути назад, – улыбнулась она и притянула меня к себе.
* * *Все рождественские праздники прошли как в тумане – так опьянен я был Ханной. Плотина прорвалась, и нас затопило – столько всего хлынуло, что мы засиживались поздно ночью и просто разговаривали. А потом шли в постель и без конца предавались любви. Ханна и Чарли – кто бы мог подумать? Пожалуй, даже к лучшему, что ее уволили. Элли оказала мне услугу. В этом была своя горькая ирония.
У меня кружилась голова от скорости, с которой развивались события. Но я испытывал спокойную уверенность, что Ханна никогда не поступила бы так, как Элли – она совсем другая. Мы чудесно встретили Новый год дома – у нас была вкусная еда, хорошая выпивка и восхитительный секс. А больше нам ничего было не нужно.
Конечно, я не был бы мужчиной, если бы не занялся на досуге сравнением двух своих возлюбленных. Но я понял, что это бессмысленно. Элли была моей первой любовью, и что бы она ни сделала, крошечный уголок моего сердца навсегда принадлежал ей. А рядом с Ханной я ощущал покой и полноту жизни.
В то время как я предавался приятным размышлениям, будучи весьма доволен собой, Элли весьма эффективно занималась делом. Шла вторая неделя января. Она пришла в офис в семь тридцать и уже успела закончить отчет по какому-то недавнему решению суда и распространить его по всему отделу, когда появился я. Мне хотелось сказаться больным и провести весь день в созерцании Ханны, но она настояла на том, чтобы я пошел на работу и показал всем, каким потрясающим компаньоном я мог бы стать. «Я не хочу, чтобы еще и твоя карьера была загублена», – сказала она.
Я тщетно пытался работать над множеством мелких вопросов (все время отрываясь на телефонные разговоры с Ханной, такие сентиментальные, что она сказала: «Ты всегда сможешь заработать тем, что будешь писать поздравительные открытки, если вдруг уйдешь из „Баббингтона"»), когда позвонила Искорка. Придя вчера вечером домой, Биллы обнаружили, что им в окно бросили кирпич. По ее словам, они по-настоящему напугались. Пора решать, не пришло ли им время сдаться. Огорчившись из-за Биллов, я согласился встретиться с Искоркой возле офиса во время ланча, поскольку на два часа у меня было назначено заседание.
– Пожалуйста, надень что-нибудь нормальное, – взмолился я.
Я вышел из офиса одновременно с Макферсоном, и нам пришлось вести обрывочную беседу, испытывая некоторую неловкость. И тут его брови взлетели вверх: он увидел Искорку, одетую с ног до головы в поливинилхлорид, которая кричала и махала мне рукой с противоположной стороны улицы.
– Это, м-м, моя сестра, – поспешно пояснил я. – У нее аллергия на натуральные ткани.
Быстро распрощавшись с Йаном, я бросился к Искорке.
– Я же сказал – надень что-нибудь нормальное.
– Для моего последнего клиента из адвокатов это было нормально, – отрезала она.
Поймав взгляд Йана, устремленный на нас, я потащил Искорку прочь.
– Там дальше есть паршивая закусочная. Сомневаюсь, чтобы туда заглядывали мои коллеги. Там и поедим.
Но Искорка не сдвинулась с места.
– Я его знаю, – задумчиво произнесла она, уставившись на Йана. – Уверена, что знаю.
– Сомневаюсь. Пошли, у меня мало времени, и мне нужно кое-что тебе рассказать. – Меня преследовало видение сонной Ханны, лежавшей у меня на груди, и мне не терпелось поделиться хорошими новостями. Я рассказал Эшу и Люси, взяв с них слово молчать, а больше никому не говорил.
– Я никогда не забываю лица.
– Да-да, я знаю, тем более когда ты на них сидишь.
Искорка сверкнула глазами, обидевшись.
– Я знаю, что моя работа – предмет грубых шуток для тебя, а для меня это хлеб, отопление и квартплата. Все вы, мальчики из привилегированных частных школ, одинаковы, когда дело доходит до секса. Никогда не можете выкинуть из головы няню, которая вас купала.
– Я не ходил в привилегированную частную школу, – огрызнулся я. – И у меня никогда не было няни. – Но я только что занимался сексом, хотелось мне добавить.
– Во всяком случае он не клиент.
Йан уже зашагал прочь, и я, обернувшись, посмотрел на его удаляющуюся спину.
– Вероятно, ты ошиблась. Послушай, я хотел тебе кое-что рассказать…
И вдруг лицо Искорки прояснилось.
– Вспомнила! Я была у Биллов дней десять тому назад, когда в дверь постучались какие-то парни официального вида. Они снова предложили покинуть этот дом. Он был одним из них, я совершенно уверена. – Я взглянул на нее с сомнением. – Говорю тебе, это он. Они сказали, что он юрист и у него с собой бумаги, которые нужно подписать. Но Большой Билл заявил, что не станет ничего подписывать, пока бумага не проверит его адвокат.
Я нахмурился.
– Как странно! И он же не занимается недвижимостью. Вероятно, просто все мужчины средних лет в костюмах похожи друг на друга. Правда, ты не так уж много видишь их в костюмах, надо думать.