Останки аудитории пирамидой торчали посреди разрушенного университетского корпуса. Пол устилали десятки тел работников службы безопасности. Орье висела в воздухе, стянув шелковыми лентами вокруг себя щит из посетителей форума. Видимо, одна из пуль все-таки нашла свою цель. Гловер стоял позади Стейнбека, взяв профессора в борцовский захват и не давая сомкнуть веки грубыми пальцами. Из его широко раскрытых глаз вырывались лучи света, как из допотопного проектора, выводя на экран кадры с фотографиями дождливого позднего вечера. Юный докладчик, притихший внизу, продолжил выступление куда более раскованно. В выражении его лица проскальзывала некая глубоко сокрытая удовлетворенность. Он комментировал быстро сменявшие друг друга слайды циничным рассказчиком из бульварного нуарного чтива.
Полупустой бар напоминал сборище анонимных алкоголиков и импотентов, только и способных на то, чтобы, пропустив по паре пинт пива, пялиться на сиськи и задницы потертых стриптизерш, уже не ощущая никаких изменений в области паха, но делая это как-то по инерции, словно доказывая самим себе: «Мы еще мужчины, мать вашу!» Публика была разношерстной: от слегка перебравших работяг до завзятых старых выпивох, начавших алкогольное турне еще в начале века. Поздний вечер пятницы высеивал в подобных местах определенный тип людей, каких вы ни с кем никогда не спутаете. То был горький осадок из неудачников всех сортов и оттенков.
Блейк Стейнбек сидел, грузно облокотившись на барную стойку, и кивком заказал еще выпивки.
– Не ожидал встретить вас в подобной забегаловке, профессор! – Пейтон аккуратно присел на край высокого стула рядом со Стейнбеком, стараясь не запачкать стильный дорогой костюм и слегка растирая больную ногу.
– А, это ты, Джонни? Пришел насладиться плодами своего триумфа. Ну вот, полюбуйся!
– Да вы совсем пьяный! – Пейтон с тревогой посмотрел на исхудавшего и потерявшего былой лоск Стейнбека. – Мы же с вами назначили деловую встречу. В качестве приемлемого места проведения вы мне назвали это заведение. Не помните?
– Суматошные месяцы выдались, знаешь ли. Жизнь утекает сквозь пальцы. Вся устоявшаяся система рухнула, погребя под собой ее руководителей и функционеров. И вот в самый черный час явился отвергнутый герой, весь в белом и на коне, а старая гвардия превратилась в жалких клоунов по уши в дерьме!
– Что ж… Вы всегда излишне драматично рассматривали наше с вами противостояние, профессор. Вы были сытым и довольным апологетом устаревших идей. Я же просто шел вперед по избранному мной пути. Ничего личного. Напротив, сейчас вы очень нужны мне.
– В качестве трофея на стену Конторы? Уж извольте!
– Мне необходимы ваши знания и опыт.
– Неужели ритуальные барабаны перестали вызывать дождь, а духи предков не приходят по зову курительной трубки? Жалко мне вас психотерапевтов: пляшете при полной луне шаманские танцы, путаетесь в замшелых эзотерических ритуалах, разговариваете с призраками. У нас, психиатров, хотя бы есть старая добрая безотказная фармакология, а у нейрофизиологов – паяльник.
– «Морфей» доказал свою эффективность.
– Да уж. Когда все проверенные методики не дают результата, а болезнь не имеет явственного патофизиологического подтекста, только и остается, что изгонять демонов подсознания сладкими грезами. Лечить непознаваемое неосязаемым.
– Вы утрируете. Мы комбинируем подходы. Используем весь доступный науке арсенал знаний. Потому и нужна ваша помощь. Мы еще можем победить в этой битве. Нам с вами по одну сторону баррикад делить нечего.
– Нынче из любого устройства с экраном об этом талдычат, верно? Эпидемия душевных болезней. Генерализованное депрессивное расстройство личности. Суицидальный психоз. День за днем! У меня уже в ушах звенит от новостей! Некуда от них спрятаться или сбежать. Это убивает меня! Мы все виноваты. Я виноват! Виновен в бездействии и безразличии. Мы могли подготовиться к противостоянию, пытаясь докопаться до тайн высшей нервной деятельности, но вместо этого жарили стейки с кровью из мраморной говядины на заднем дворе шикарных домов. Погрязли в идиотских и дорогих хобби, но даже не задумывались о внедрении психологической гигиены в массы. Мы должны были нести просвещение обществу, но не сделали ничего. Упивались премиальной жизнью. Меняли жилье, автомобили, жен, любовниц, побрякушки, потакая фобиям и комплексам архетипичных бюргеров и их пустых, как античные амфоры, женщин ради денег. Так особо умная и талантливая собачка танцует на задних лапах за угощение. Как они могли так поступить с нами, Джон?
– Зная ваш характер, профессор, с трудом верится, что вас так подкосила медицинская катастрофа или потеря официальных должностей. Здесь кроется что-то еще. Нечто глубоко личное.
– Это не твое собачье дело! – злобно оскалился Стейнбек и припал к стакану. Когда он отставил его, на донышке еще плескалось немного выпивки. На ее маслянистой поверхности отражались голографии из памятного семейного альбома, который профессор так часто пересматривал после похорон дочери. Картина из ряда вон для человека не склонного к избыточным сантиментам. Рядом валялся лист электронной бумаги с газетной статьей, привлекавшей внимание громким желтушным заголовком. «Медицина вновь облажалась! Дочь известного психиатра покончила с собой перед свадьбой».
Пейтон не отступал:
– У каждого есть шанс исправить ошибки прошлого или, по крайней мере, искупить терзающую душу вину. Пока мы способны работать, то не проиграли.
– Сколько лет прошло, а ты все такой же. Я уничтожил тебя и помочился на хладный труп на потеху всем алчным дуракам из профессионального сообщества, а ты просто встал, отряхнулся и пошел дальше. Ты вышел тогда из лекционной аудитории вместе со своими прихлебателями Роучем и Домбровским под громогласный хохот и даже не обернулся. Ни разу. Что ты за человек такой?
– Просто человек с великой мечтой. У вас есть мечта, профессор?
– Какая мечта?
– Такая, которую тяжело достичь до прихода старости. Настоящая мечта. Как маяк, она ведет тебя сквозь шторма и невзгоды. Дает утешение в скорбный час. Как костер в безлунную ночь, она привлекает иных скитальцев во тьме бытия, будто мотыльков, слетающихся к ее обжигающему пламени. С подобной мечтой жизнь человека обретает смысл помимо поддержания оборотов вечного колеса жизни. Вот какая мечта, профессор!
– Такой мечты у меня не имеется…
– Тогда мы можем вместе идти за моей мечтой. Своей работой принести пользу людям, – Пейтон протянул Стейнбеку руку. – Идемте, профессор, подальше от обители мрачных дум и саморазрушения. Не стоит корить себя, когда впереди еще так много дел и свершений.
Доклад закончился, и юноша растворился в воздухе вместе с последним слайдом. Стейнбек упал на колени, а Гловер тяжело осел на пол рядом с ним. Орье свалилась на землю вместе с остальными слушателями форума. Она с трудом поднялась на ноги и заковыляла к психонавтам, разминая онемевшие конечности. Подойдя поближе, Жюли положила руку на плечо Стейнбека и утешительно похлопала по нему. Было похоже, что этот сухой жест – максимум, какой она смогла из себя выдавить.
Гловер заметил идущего к ним Вульфа и с наигранной театральной саркастичностью захлопал в ладоши:
– Браво, Алекс! Благодаря твоему появлению в нашей честной компании психонавтов и привнесению в гомеостатическую среду «Гипноса» душистой нотки эмпатии с горьковатым послевкусием сочувствия, этим бедолагам сегодня грезятся сны, полные глубоких личностных переживаний. Ты без зазрения совести раздеваешь их донага, как старый завсегдатай стриптиз-клуба. Очень удачно, что мне по способностям и должностной инструкции предписано нырять в ваши глубины, вскрывая крепкую раковину сознательного, и доставать в КОС жемчуг истинного, очищенного от нейрохимии эго. Хоть не придется так позориться перед коллегами, потрясая своим грязным бельишком. Стыдоба, да и только! Но знайте. Если бы кому-то из вас посчастливилось проникнуть в сон Артура Гловера, то уверяю – мой гигантский агрегат вам явно не по зубам!