– В этом нет никакого сомнения, – кивнул Чигур. – Но ведь он нарочно затягивает свое «внутреннее расследование». Регистраторы не могут оставить офис, чтобы не быть обвиненными в попытке скрыть следы или что-нибудь в этом роде.
– Что же делать?
– Я не знаю. Пока остается просто ждать. Надеюсь, ожидание не слишком затянется, и не станет слишком поздно.
Гильза случайно подслушал этот разговор у двери в комнату отдыха. И его снова посетило острое чувство вины вперемешку со страхом. Почему-то он был уверен, что зловещий инквизитор во всем обвинит его и прикажет стереть ему память – в лучшем случае.
Между тем время шло, а курьера все не вызывали на допрос. И страх от этого совсем не уменьшался. Напротив, он рос, обрастал новыми волнениями, как снежный ком, несущийся с горы.
Нужно было с кем-то поделиться своими опасениями, и Гильза отправился на ресепшн.
Зина, как всегда, была занята: теперь она задумчиво раскладывала на стойке пасьянс. Судя по выражению ее лица, карты не сулили ничего хорошего.
– Привет, Гильзонька, – не отрываясь от расклада, сказала Зина. – Представляешь, только мне выпал богатый военный, блондин, как ему тут же «казенный дом» светит! И сколько ни раскладываю, все одно и то же выпадает. Как считаешь, может, у нас в офисе энергетика испортилась? – она кивнула в сторону конференцзала.
Гильза пожал плечами. Юноша бессмысленно смотрел в настенные часы. Что-то с этими часами было не так. Вдруг он понял: отчего-то они стали идти в обратную сторону. Да уж, энергетика…
– Ты чего опять мрачный?
– А чему радоваться? – отозвался Гильза. – Теперь уж точно память сотрут.
– Да ты не переживай, – отмахнулась Зина. – Это не больно. Многим стирали, и никто пока не жаловался.
Поймав затравленный взгляд курьера, она запнулась.
– Ой… Извини. Я забыла, что ты к этому как-то по-особенному относишься.
– Мне нельзя стирать память… – тихо сказал Гильза. – Яне хочу, не хочу…
Зина непонимающе смотрела на него и хлопала огромными ресницами. Вдруг всплеснула руками:
– А давай я тебе погадаю, а?
Гильза равнодушно пожал плечами. Зина же принялась умело метать карты:
– Так, так… Ну, червовый валет – это ты… Трефовый король – это он… Хм…
Она испуганно поглядела на курьера и быстро перемешала карты.
– Лучше не буду тебе гадать, все равно карты врут, – скороговоркой пробормотала она. – Знаешь, что…
Секретарша подошла к поникшему Гильзе и облокотилась на стойку рядом.
– Я, конечно, тебе не советчица. Но если бы, скажем, со мной такая беда приключилась, я бы что угодно делала, только не сидела и не ждала, что там за тебя решат.
Юноша непонимающе посмотрел на Зину. Та пояснила:
– Ты чего вообще боишься? Что тебя за твои поступки накажут? Это, конечно, возможно… – голос ее стал зловещим. – Инквизитор этот, говорят, злой, подозрительный и глазливый. Одним взглядом порчу наводит. Вон, на главбуха нашу зыркнул – так у той разом ячмень на глазу вскочил. А как к айтишникам заглянул – так сразу сеть полетела, до сих пор восстановить не могут…
Она помолчала, а потом добавила:
– Так что ты правильно боишься. Но если сам исправишь ситуацию – за что же тебя наказывать?
– Как же я ее исправлю? – недоуменно произнес Гильза.
– Ну, не знаю, – сказала Зина. – Я же говорю: я тут тебе не советчица. Сделай что-нибудь такое, за что он тебя сразу и простит…
Сегодня он снова решил не идти в офис.
Во-первых, потому что боялся предстоящего разговора с инквизитором. А во-вторых, у него созрел план, как реабилитироваться перед начальством, и уже второй день он занимался его реализацией.
Он встал поздно – решил хорошенько выспаться перед важным делом. Поднялся с дивана, потянулся, машинально сделал какое-то подобие зарядки: руки и ноги, в отличие от головы, хранили память о тех временах, когда тело было куда более послушным и подвижным. Поставил чайник и отправился в ванную. Долго разглядывал в зеркале загадочную татуировку на плече. Офисные шутники были в чем-то правы: в ней действительно угадывались и парашют, и надпись «ВДВ», и даже череп. Только вот череп совсем не был похож на Хороса. Скорее уж на мрачного отца Пемброука…
Чайник на плите засвистел (Гильза терпеть не мог электрические). Смешав пару ложек кофе с пятью кусочками сахара и слепив бутерброд, подошел к окну. Гильза снимал квартиру в двенадцатиэтажном доме, неподалеку от телецентра. Во-первых, до работы рукой подать, во-вторых, из окна видна Останкинская башня.
Он мог часами стоять вот так, у окна, и смотреть на ее стремительный силуэт. Кто его знает, в чем тут было дело. Наверное, она, как и ракета, напоминала ему о чем-то. Он любил ее разную: когда она сверкала, подсвеченная утренним солнцем, и когда тожественно лучилась на закате, в пасмурный день, когда тонкий силуэт был подернут туманной дымкой и когда ее верхушку скрывали облака – это будило фантазию, напоминало об иных мирах, в которых он до сих пор так и не побывал… Но особенно она нравилась ему ночью – в свете прожекторов, величественная и торжественная…