Шесть бутылок водки в рюкзаке, двадцать пачек «Примы», несколько коробков анаши, два си–ди плэйера, батарейки, диски, помада, прочая мелочь…
Вроде, ничего не забыл…
Он, крякнув, поднял рюкзак, забросил на спину, вышел. Спускаться с одиннадцатого этажа пришлось своим ходом, лифт как обычно не работал. Ну да ладно, спускаться — это тебе не подниматься.
Допилил трамваем до Староградской, вышел, направился вдоль парка к объездной. Перешел дорогу, которую, в этот ранний час, можно было перейти свободно. Покосился на гаишников, стоящих метрах в ста дальше, юркнул в начинающейся за объездной березняк.
Дорогу он знал как свои пять пальцев, но, как обычно, долго петлял. Во–первых, чтобы не натаптывать тропу; во–вторых, мало ли что — увяжется какой–нибудь излишне любопытный чел.
Ходил кругами вокруг «ворот», постепенно сужая эти круги, поминутно озираясь. Потом резко рванул, пробежал последний десяток метров на полном ходу. Если даже кто и следит за ним, так все равно от неожиданности потеряет.
Добежав до ямы, спрыгнул в нее с разбегу.
Вылез уже неторопливо, отряхивая штаны, отдирая налипшие головки репейников и «собачки». Все еще переводя дыхание, двинул по березняку вперед. Достал из кармана пачку «Мальборо», закурил с наслаждением. В этом чистейшем воздухе, в этой тишине и покое покурить — одно несказанное удовольствие.
На всякий случай врубил погромче старенький кассетник, который купил за сто рублей у какого–то деда на Митькиных рядах. Тот, надрываясь и хрипя, поминутно зажевывая истертую ленту попытался озвучить «Нирвану». Это так, на всякий случай. Вдруг эти олухи не разберутся спросонья, пульнут из своих рогаток. А из этих рогаток они белке в глаз на сто шагов попадают.
Пройдя лесом метров триста, услышал знакомый посвист, который так и будет сопровождать его до самой деревни — засевшие на деревьях эльфы–караульные будут передавать его с рук на руки, предупреждая следующий пост, чтобы были внимательны, чтоб не стрельнули ненароком в своего. Выключил надоевший хриплый кассетник.
***
- Селёга! — закричала шпана. — Селёга!
Они всегда первыми замечали его, эти грязные, неухоженные полуголые мальчишки и девчонки.
Деревня тут же всполошилась. Из убогих домишек повыскакивали на улицу мужики, бабы, девки, озираясь, выглядывая «Селёгу». Уже через пять минут за Серегой тянулся пестрый хвост из гомонящих аборигенов.
- Селёга, Селёга, — тянул его за рукав бородатый старик–охотник, Леолайн. — Вотка есь?.. А? Вотка есь?.. Скока сёдни водка плодавай будес?
Серега недовольно выдернул свой рукав из его цепких пальцев, толкнул старика в грудь.
- Отвали, не напирай, бля! — прикрикнул. — По семь.
- По сема?.. — опешил старик. На лице его отразились удивление и скорбь. — Посему по сема? Посему так долого, Селёга?
- А ты что думал, — усмехнулся он. — Это у вас тут жизнь как по маслу идет. А у нас в стране кризис!
- Клизис, — совсем сник старикан. — Кто такая?
Серега только отмахнулся, направляясь к дому вождя, кое–как отбиваясь от цепляющихся за него девок и детей. Не объяснять же, в самом деле, этому старому эльфу, для которого телега — это верх технического прогресса, что такое экономический кризис, чем он вызван и каковы его последствия!..
Вождь уже ждал его на крыльце. Поклонился низко, приглашая в дом.
Они сели за стол. К мутным оконцам прилипли с той стороны мужики, девки, чумазая ребятня.
Серега открыл бутылку водки, налил в подставленные вождем глиняные кружки по сто.
- Ну что, как у вас тут? — спросил перед тем, как опрокинуть в себя огненную жидкость.
- Да кака, кака… — покачал головой старик. — Зывём тють–тють.
- Ну и ладно.
Выпили. Зажевали копченой квейни.
- Сто плинёс? — спросил вождь.
- Водки нынче пять пузырей. Сигареты, анаша, помада девкам, все как обычно. Да вот еще два плэйера притаранил, ты просил да Легодайн.
- Сколико анаса плинёс? — оживился старик. Глазки его заблестели алкоголем, замаслились. — Анаса многа нада, осень многа!
- Куда вам ее много, балбес! — усмехнулся Серега. — Укуритесь все к херам, вас же орки враз порешат.
- Олока ходила вчела тута, мы их убивай. Потом анаса кулили, вовсе мала осталася анаса.
- Анаша подорожала, старина, — покачал головой Серый.
Вождь заволновался, вглядываясь в серегино лицо помутневшим взглядом, суетясь.
- Опяти?! А посёма?
- По десять.
- По десяти! Ох, бля! — опешил вождь.
Серега гоготнул, услышав родной мат, покачал головой:
- Вот как вас, уродов, иностранным языкам надо учить!
- По десяти — многа! — горевал старик, подставляя чарку.