— Рискну предположить, что шансы у беглянки будут невысоки, — заметила моя рабыня.
— Я в этом даже не сомневаюсь, — усмехнулся я.
— Полагаю, что побег может закончиться либо в зубах хищников, либо в ошейнике другого рабовладельца, — добавила она.
— Опасно держать у себя беглую рабыню, — сказал я, — к тому же, пойманную беглянку почти наверняка ждёт намного более суровая неволя.
— Боюсь, что да, — согласилась Асперич.
— Но вообще-то возвратить сбежавшую рабыню её владельцу — это вопрос чести, — сказал я.
— Ну, это если общий Домашний Камень, или что-то в этом роде, — поправила меня она.
— Конечно, — согласился я.
Похищение рабыни, естественно, было отдельным вопросом. Но в этом случае рабыня не убегает, она просто украдена, как могла бы быть украдена любая другая форма собственности.
— Так каково могло бы быть её наказание? — не отставала от меня Асперич.
— За первое подобное нарушение, — ответил я, — обычно порка, но такая, какой она никогда не сможет забыть.
— А за вторую попытку? — спросила девушка.
— Вторая попытка — большая редкость, — пожал я плечами.
— Редкость даже первая попытка, — заметила она.
— Верно, — не мог не согласиться я.
— Для гореанских девушек, — добавила моя рабыня.
— Верно, — кивнул я.
Как только ошейник смыкается на шее гореанской девушки, она сразу понимает, что она — рабыня. И даже если она сумеет вернуться в свой родной город или семью, её там не ждёт ничего кроме презрения. Её так и оставят рабыней и, более того, подвергнут максимальным жестокости и неуважению, поскольку её неволя легла позорным пятном на честь её города или семьи. От таких стараются поскорее избавиться, продав подальше, а иногда даже возвращают в цепях тем самым врагам, которые изначально её захватили и поработили. Гореанская рабская девка хорошо знает о том, что находится на её шее. Она понимает необратимость своего состояния, и свою полную неспособность как-то это изменить. Она беспомощна. Она — рабыня.
— И для любых девушек, — добавил я.
— Не всегда, — не поддержала меня Асперич.
— Не понял, — нахмурился я.
— Некоторые рабыни, — вздохнула девушка, — глупы.
— Немногие, — отмахнулся я.
— Что насчёт варварок?
— Большинство рабынь-варварок весьма умны, — заметил я. — Это было одним их параметров, по которым их отбирали. Кто хотел бы владеть глупой рабыней?
— Я предположила бы, что некоторые из мужчин, — сказала она.
— Уверен, что Ты не права, — заявил я.
— Что насчёт тех, кому варварки могли бы показаться интересными? — спросила Асперич.
— На варварок, вообще-то, имеется хороший спрос, — напомнил я.
Это действительно было так, особенно когда дело доходило до третьей или четвёртой продажи. Некоторые торговцы скупали их для перепродажи. К тому же, не будем забывать, что варварок отбирали с большой тщательностью. Это ведь не то же самое, как если бы вы хватали первых попавшихся, выбегающих из домов в горящем городе. Кстати, даже тогда, порой мужчины, раздев их, просто прогоняют, оценив их как недостойных ошейника. Быть оцененной как недостойной ошейника, для женщины — большое оскорбление. Возможно, в этом кроется одно из объяснений той враждебности, с которой гореанская свободная женщина обычно рассматривает рабыню, которую, очевидно, нашли достойной ошейника.
— Вероятно, это верно, — признала Асперич, — что не все варварки глупы.
— Конечно, нет, — кивнул я.
— Как и не все из тех, кто находит их интересными, — нехотя добавила она.
— Конечно, — горячо поддержал её я.
— Что-то не так? — спросила девушка.
— Ничего, — буркнул я.
— Мне принести плеть? — осведомилась моя рабыня.
— Не нужно! — остановил её я.
— Господин не ответил на мой вопрос, — заметила она.
— Какой вопрос? — не понял я.
— Каково могло бы быть наказание, — напомнила мне Асперич, — для рабыни, совершившей вторую попытку побега?
— Не будет никакой второй попытки, — заверил её я.
— Ну, а если будет? — не отставала она. — Чисто теоретически.
— Подрезание сухожилий, обезображивание, отрезание ног, иногда скармливание заживо слину или ларлу, — перечислил я. — Ты точно уверена, что не подумываешь о побеге?
— Нет, — поспешила заверить меня она. — Я вполне довольна в своём ошейнике, поскольку я изучила, что значит быть в руках господина.
Самые сильные цепи, которые связывают женщину, которые заставляют её процветать и радоваться своей неволе, сделаны вовсе не из металла.