— Я не планирую задерживаться, — заверил его я, — думаю, я вернусь очень скоро.
— Ты уж постарайся, — попросил он.
— Вы можете понять безотлагательность моего дела, — намекнул я.
— Если это — вопрос клинка, то да, — кивнул Тиртай. — Это ведь, действительно, вопрос клинка, не так ли?
— Я на охоте, — неопределённо ответил я.
— Маловероятно, что Ты сможешь опередить в этом вопросе ларлов, — усомнился он.
— Но попытаться-то нужно, — процедил я сквозь зубы.
— Вернись до завтрашнего утра, — посоветовал мне Тиртай. — Порядок посадки уже определён. Отказавшихся взойти на борт ждёт меч.
— Я это уже понял, — кивнул я.
— Когда твоя добыча покинула лагерь? — спросил он.
— Этим утром, — честно ответил я.
— У него слишком большая фора, — заключил мужчина.
— Добыча, — усмехнулся я, — не слишком быстроногая. Она маленькая. К тому же, вероятно, она быстро утомится. Да и со знанием леса у неё совсем плохо. Она может даже заблудиться или начать ходить кругами.
— Ты ищешь рабыню! — наконец, догадался Тиртай.
— У меня есть некоторый интерес к ней, — признал я. — Мне нравятся её бока.
— Пусть она проваливает, — отмахнулся он. — К этому моменту о ней уже позаботились если не ларлы, то пантеры или слины.
— До сумерек ещё далеко, — заметил я, намекая на то, что дикие слины в своей родной среде предпочитают ночной образ жизни.
— К настоящему времени от неё осталось не больше, чем корм для уртов и лесных джардов, — настаивал он.
— Думаю, — сказал я, — до темноты ей ничего не угрожает, если не наткнётся на ларлов.
— Пусть она идёт своей дорогой, — предложил Тиртай, — купи себе другую, или десять других.
— Ей нужно преподать её ошейник, — заявил я.
— Она должна была к настоящему времени изучить его, — пожал он плечам.
— Она убежала, — напомнил я ему.
— Когда женщина изучила свой ошейник, она боится отползти от ног своего хозяина без его разрешения, — сказал Тиртай.
— Приятно иметь неограниченную власть над женщиной, — заметил я, — владеть ей, видеть её в своём ошейнике, распростёртой к твоих ног, голой, дрожащей и послушной.
— И Ты хотел бы иметь её таковой? — спросил Тиртай.
— Да, — признал я, — её или другую.
— Ты знаешь её ещё по Брундизиуму, — заключил он.
— И даже раньше, — кивнул я.
— Тогда что ж Ты не купил её в Брундизиуме? — поинтересовался он.
— Потому что боролся с желанием заполучить её, — ответил я.
— Тогда возьми её, избей, утомись ею и продай, — посоветовал Тиртай.
— Именно это я и собираюсь сделать, — заверил его я.
— Она всего лишь рабыня, — напомнил мне он.
— И я научу её, что значит быть рабыней, — заявил я.
— А затем, когда она хорошо изучит свой ошейник, — добавил Тиртай, — и начнёт скулить от твоего малейшего прикосновения, выбрось её как бессмысленный мусор, которым она и является.
— Таков мой план, — кивнул я.
— Но лучше не преследовать её, — заметил мужчина. — Ларлов выпустили из вольер. Не делай глупости.
— День сегодня выдался хоть куда, — сказал я. — Думаю, что самое время для прогулки по лесу.
— Тогда хотя бы арендуй слина, — посоветовал он.
— Обязательно, — пообещал я.
— А ещё тебе пригодится верёвка, — сказал Тиртай, — много верёвки.
— Конечно, — согласился я.
— И плеть, — добавил он.
— Верно, — усмехнулся я.
Глава 25
Я вскрикнула и, отпрянув от усыпанного шипами куста, услышала треск рвущейся ткани. Осмотрев тунику, обнаружила на правом боку у талии прореху, небольшую, в два моих пальца. Первое, что пришло мне в голову, это то, что мои хозяева не обрадуются, узнав о том, что я порвала тунику. Но потом я подумала, что какое это теперь имеет значение!
И я продолжила свой путь.
Я не заметила преградившую мне путь ветку. В следующий раз мне следует быть осторожнее.
Моё сердце пело. К настоящему времени я должна была прошагать несколько пасангов от вешек. Запрокинув голову, я посмотрела на небо, голубыми пятнами просвечивавшее сквозь кроны деревьев. По моим ощущениям было что-то около восьмого ана, но уверенности у меня не было никакой. Гореанские дети в этом вопросе были куда более продвинуты, чем я. Их учат определять время по положению Тор-ту-Гора, «Света Над Домашним Камнем», с той же лёгкостью, как скажем узнавать фрукты и цветы, деревья и кустарники, и тысячу мелочей окружающей их среды, вещи, на которые дети моего мира редко обращают внимание, и которыми они так редко интересуются. Я попала сюда из того мира, в котором природа была эпизодом, незначительным и пренебрегаемым. Гореане же рассматривают себя внутри природы, возможно, как часть природы. По крайней мере, они уважают и любят её, и им никогда не придёт в голову презирать и отказываться от неё. Они живут с ней, а не против неё. В противоположность им мы привыкли рассматривать себя за пределами природы, и в целом, если не противопоставляя себя ей, то вне неё. Она чужда нам, она — дом, без которого мы не смогли жить, но мы оставляем её вне поля своих интересов.