Группа подошла ближе. Здесь, подумала я, никого не должно быть, уж слишком близко располагалась линия вешек. Тем не менее, это должны были быть кто-то, размышляла я, не имеющие отношения к корабельному лагерю. Затем послышался новый удар хлыста, на сей раз двойной, однако я не услышала ни крика боли, ни какой-либо просьбы о прощении, никакой мольбы к господину о милосердии. Это не могло не удивлять, поскольку удар хлыстом — штука неприятная, и любая рабыня пойдёт на многое, лишь бы избежать этого. Плеть, конечно, ещё хуже. Мы же не свободные женщины. Мы стараемся нравиться нашим владельцам. Неудивительно, что нас так редко наказывают. Мы сами не хотим быть наказанными, и делаем для этого всё от нас зависящее. Тем не менее, довольно волнительно знать, что Ты принадлежишь и будешь наказана, если тобою будут недовольны.
Теперь, когда до группы осталось футов семьдесят — восемьдесят, я смогла разглядеть их в деталях. Группа состояла из пяти человек. К моему удивлению среди них не было ни одного мужчины. Но мне ведь не послышались удары хлыста! Все, кого я видела, были женщинами, но на этом их сходство заканчивалось. Глядя на них, складывалось впечатление, что имеешь дело с представительницами двух различными форм жизни.
Хлыст упал снова, и снова дважды, сначала на рабыню, шедшую второй, а потом досталось и первой.
— Харта! — услышала я, как их поторапливали. — Быстрее! Пошевеливайтесь!
Обе рабыни были миниатюрными и красивыми, одетыми в короткие, точнее очень короткие туники и ошейники. Обе были того сорта, за который мужчинами были готовы выкладывать монеты и страстно торговаться. Обе были таким, столь женственными, столь желанными, что смело могли ожидать презрение и ненависть к ним свободных женщин. Обе, несмотря на их миниатюрность и красоту, несли груз, и, я подозревала, что весьма увесистый. Превосходный товар, сделавший бы честь любому рынку, здесь они использовались как обычные рабыни-носильщицы, как простые вьючные животные. Как же их ненавидели, подумала я. Каждая из девушек, несла свою ношу, большой, упакованный в холстину и перевязанный верёвками, почти квадратный тюк, на голове, как это обычно делают на Горе. Я подумала, что девушек явно перегрузили. Их размер и силы показались мне не вполне соответствующими тому грузу, что им поручили нести. Их использовали так же, как могли бы использовать вьючную кайилу. Я сомневалась, что рабовладельцы-мужчины стали бы так их обременять, если только не в качестве наказания. Девушки были связаны за шеи одной верёвкой. Рот каждой, по неким причинам, был заткнут кляпом, так что, не было ничего удивительного в том, что я не услышала никакой реакции на удары хлыста.
Остальные три женщины заметно отличались от двух рабынь. Причём эти различия бросались в глаза сразу, настолько радикальными, пугающими и безошибочными они были. Эти три женщины, крупные, сильные и крепкие не несли никакого груза. Я с первого взгляда стала бояться их, поскольку они с их ростом и силой немного напомнили мне мужчин. И я боюсь не просто мужчин, а мужчин этого мира, поскольку они были хозяйками, а я была не только женщиной, но и живым товаром, рабыней. В некотором отношении они не выглядели ни мужчинами, ни женщинами, или, возможно лучше сказать, к своему недовольству, нежеланию или несчастью выглядели женщинами, но мужеподобными. Конечно, они были очень не похожи на гореанских свободных женщин. Уверена, их одежда ничего общего не имела с одеяниями последних. Не было никаких слоистых, мерцающих вуалей, золотых сандалий, плащей, капюшонов и шарфов, украшенных драгоценными камнями кошельков, богатых, струящихся, красочных, запутанных одежд сокрытия, характерных для гореанской свободной женщины. Также, в этих особах не чувствовалось никого изящества, красоты, женственности, провокационной мягкости, обещания секретных восхищений, скрытых потребностей, исходят от типичной гореанской свободной женщины, очевидных даже под одеждами сокрытия, возможно, даже увеличенных ими. И всё же у меня не было никаких сомнений в том, что эти необычные, отличающиеся от всех мною виденных, женщины или существа женского пола, которых я теперь рассматривала, были гореанками, и причём свободными. Конечно, они держались так, как могли бы держаться свободные мужчины, но, я бы сказала, скорее с претензией на это. Может, они думали, что были мужчинами? Они были вооружены лёгкими копьями и ножами, ножны которых висели на перевязях, переброшенных через плечо. Их волосы были подвязаны талмитами. Их шеи украшали не ошейники, а варварские бусы из нанизанных когтей и клыков. На их предплечьях и запястьях были золотые браслеты. У двоих имелись ещё и золотые ножные браслеты. Разумеется, они были женщинами. А разве есть женщины, у которых не было бы своего тщеславия? Их одежда была короткой, и в этом она не сильно отличалась от одежды рабынь, с тем исключением, что она была пошита не из реповой ткани, или шерсти скачущего хурта, или шёлка, а из шкур животных, судя по всему, лесных пантер. Они были одеты так не ради того, чтобы услаждать взгляд мужчин, доставлять им удовольствие от созерцания себя, а скорее чтобы, если представится случай, мучить и насмехаться над ними. Кроме того, такая лёгкая одежда, конечно, была идеальной для того, чтобы двигаться, легко и стремительно, в природных, труднопроходимых ландшафтах, в лесах и джунглях, в засаде, на охоте, в нападении и, возможно, подумала я, в разведке.