Мы с Милой, по-прежнему связанные за шеи, согнувшись в поясе собирали хворост, а сопровождавшие нас Хиза и Эмеральд развлекались беседой.
— Ты можешь продать Милу, — сказала Эмеральд Хизе. — А я продам Вуло.
— Это как Дарла решит, — пожала плечами Хиза.
— Но это я поймала Вуло, — возмутилась Эмеральд.
— А решать будет Дарла, — повторила Хиза.
— Это не имеет значения, — заявила Эмеральд. — Всё уже поделено.
— Надеюсь, что так и есть, — кивнула Хиза.
— Я смогу продемонстрировать её лучше, — заявила Эмеральд.
— Только мужики знают, как надо показывать рабыню, — хмыкнула Хиза.
У нас с Милой уже были полные охапки хвороста, и мы едва ли смогли бы унести больше. Наконец Хиза, наконечником своего копья, указала, что мы должны возвращаться в лагерь.
Яма для костра уже было готова, и вскоре Дарла с помощью кремня, кресала и измельчённого трута, извлечённых из её мешка, и множества мелких щепок, вытащенных из свёртка, лежавшего в том же самом мешке, разожгла маленький огонь. Затем она, сложив над добытым ею огнём шалаш из принесённого нами хвороста, уложила вокруг кострища четыре камня, на которые поставила небольшую железную стойку. Вскоре, жидкость в котелке, подвешенном к этой стойке, закипела. Эмеральд бросила в варево горсть сушёного мяса из своего мешка, Хиза добавила пару горстей собранных нами ягод. Когда еда была готова, Тула небольшим ковшиком наполнила четыре мелких золотых миски получившимся варевом и, кротко опустив голову, как подобает рабыне, подала их хозяйкам. Признаться, меня удивили эти золотые миски, которые, я предположила, были своего рода трофеем. Возможно, иногда, небольшие шайки женщин-пантер, объединившись в более крупные отряды, нападали на немногочисленные караваны, шедшие через лес, или на отдалённые торговые форты на побережье. С другой стороны, я не исключала, что эти миски могли быть в некотором роде оплатой или авансом полученным от таинственного «работодателя», о котором упомянула Дарла. Когда наши хозяйки насытились похлёбкой из котелка, Тула была возвращена на нашу верёвку и избавлена от веревочных кандалов. Мы втроём, голодные, стояли на коленях у края поляны.
Туза аккуратно сложила золотые миски в мешок.
— Их должно быть четыре, — указала Дарла, и Туза сердито запихала в мешок четвёртую миску. Эмеральд же достала из другого три неглубоких керамических чашки и, прямо ими зачерпнув жидкость из котелка и поставив их на землю около костра, посмотрела в нашу сторону, по-видимому, проверяя нашу реакцию. Мы были достаточно наученными опытом, чтобы не шевелиться.
Тогда женщина вручила каждой из нас по чашке. Мне досталась посуда в отколотым краем. Я заглянула внутрь, держа её обеими руками и чувствуя тепло. Я была голодна до отчаяния. Впрочем, наверное, все мы страдали от голода. Умоляюще глядя на Эмеральд, я отметила, что у неё были зелёные глаза, что, вероятно, и стало причиной её имени. Я бы не сказала, что она плохо выглядела, и даже подумала, что легко найдутся мужчины, которые вполне могли бы счесть её приемлемой как рабыню. Я представила её лишённой талмита и украшений, в короткой тунике и с ошейником на горле. У неё могло бы получиться, решила я. Возможно, даже очень хорошо.
— Ешьте, — наконец, разрешила она, и мы с благодарностью поднесли наши чашки ко ртам. — Наслаждайтесь этим. Но не спешите. Это — все, что вы получите. Мы должны заботить о ваших фигурах. В конце концов, мы собираемся вас продать.
Потом она наклонилась ко мне и прошептала:
— Я собираюсь продать тебя лично. Ты можешь говорить.
— Да, Госпожа, — также шёпотом ответила я, после чего она прижала палец к губам, давая мне понять, что я снова должна молчать. Я снова поднесла маленькую керамическую чашку к губам. Мяса в похлёбке нам не оставили, зато было немного ягод. В конуре номер пять нам время от времени добавляли такие ягоды в нашу рабскую кашу. Эта каша мало чем отличается от некоторых каш, с которыми я была знакома по моему прежнему миру. Однако в качестве питания рабыни она обычно подаётся как простая и полужидкая масса без специй, сахара, соли и других добавок. Очевидно, как еда, она вполне питательна. Мне рассказывали, что в общественных столовых, а не в борделях или тавернах, рабыня, если её допустили внутрь, а не потребовали приковать цепью к кольцу снаружи, обычно стоит на коленях подле скамьи своего хозяина, и пока тот ест с тарелок за столом, если на то будет его желание, может получить миску рабской каши, которую поставят либо на скамью около него, либо прямо на пол рядом с его местом. Если он приведёт с собой слина, то того могли бы накормить точно так же, разве что другим кормом, более подходящим для его пищеварительной системы. В некоторых столовых возражают против допуска слина внутрь, но тут вопрос тонкий. Всё же слин — существо опасное.