Я оглянулась, и окинула взглядом раскинувшийся за моей спиной лагерь.
Итак, меня поймали. Каковы шансы уйти от погони у девушки, по чьему следу идёт слин, натравленный на её запах?
Я не думала, что они смогли бы поймать меня снова, если всё пройдёт хорошо и к них не будет слина. Признаться, моё тщеславие было уязвлено тем, с какой непринужденностью Эмеральд изловила меня в лесу. Конечно, для неё я была легко пойманной «вуло». Как мне хотелось забыть об этом! И ведь она даже не была мужчиной! Впрочем, напомнила я себе, даже если бы я очень захотела быть такой, вряд ли я смогла бы хотя бы начать сравниваться с нею. Какой большой, суровой, строгой и сильной казалась мне она, насколько отличающейся от меня. Какой величественной казалась она, в её свободе, гордости, размере и крепости, в грубых кожаных одеждах, в варварских украшениях, с кинжалом и копьём. На её фоне я казалась маленькой, хрупкой, слабой и беззащитной, а ещё женственной настолько, что в этом мире для меня пригодна была только одна стезя — быть рабыней. Другие тоже казались настолько большими, властными и сильными, настолько мужеподобными, словно были женщинами, которые были не женщинами, а мужчинами. Но какими маленькими, слабыми и женственными они оказались, когда я сравнила их не с собой, а с фактическими мужчинами. Какими внезапно женственными они оказались, как только с них срезали кожаные одежды, сняли украшения, поставили на колени, заковали в кандалы и связали верёвкой. И теперь они были напуганы. Больше они не казались мне гордыми женщинами-пантерами, скорее теперь они выглядели как всего лишь женщины, пленницы крупных и могучих мужчин.
Мне следовало возвращаться в лагерь. С моей стороны было бы неразумно давать им повод думать, что я отсутствую слишком долго.
Меня поймали сначала женщины-пантеры, затем напавшие на них мужчины, для которых я была просто рабыней, одной из нескольких. В третий раз, в некотором смысле, я была поймана хозяином слина и его товарищем. Конечно, слин выследил меня и держал на месте, несомненно, ожидая, когда подойдут охотники, но тех всё не было. К счастью, им удалось прибыть вовремя, за какие-то мгновения до того, как клыки слина вонзились в мою плоть.
Я обернулась и снова посмотрела на тот берег Александры. Река в этом месте была довольно широкой. Утренний свет мерцал на её глади. Также я была уверена, что глубина реки была приличной. Насколько я знала, её русло было хорошо изучено. Мужчины часто промеряли его с маленьких лодок. Наверняка теперь, поскольку отплытие большого корабля было не за горами, они делали это ещё чаще. Да и после его отплытия они скорее всего пойдут впереди. Это ведь река, и её фарватер может быть предательским, его глубины и повороты могут измениться в любой момент. Где-то могут скопиться коряги, где-то течение намоет песчаную отмель. Я догадывалась, что карты были подготовлены заранее, характер реки изучен, но всегда есть место случайности.
Птица-рыболов зависла над рекой, высматривая свою добычу. Деревья на той стороне казались маленькими.
Мне вспомнился вчерашний ужин.
Я игнорировала его. Пусть он, проигнорированный рабыней, помучается! Но он даже не прервал своего занятия, чтобы подозвать меня к себе. Сделай он так, и я должна была бы повиноваться. Плеть — не та вещь, знакомство с которой хочется возобновлять. Но он не позвал меня к себе!
Почему он этого не сделал?
Может быть, он, действительно, не хотел меня, и я для него никто, всего лишь другая рабыня, одна из многих? Может, он и вправду преследовал меня только ради удовольствия, только ради охоты, как можно было бы преследовать какое-либо животное, вера или табука?
Нет, я так не думала.
Ничуть.
Я была уверена, что он хотел меня. Но я ему не достанусь. Если он презирал меня, то я выражу ему своё презрение материально, действием, побегом. В следующий раз у него не будет под рукой никакого слина. Я ему отомщу. Пусть он жаждет рабыню, для которой он был безразличен, ту, которую он мог бы желать, но которая не желает его, ту, которая будет для него недостижима, ту, которой он никогда не будет владеть, ту, которая его ненавидит, презирает, находит отвратительным, для которой самой страшной судьбой было бы попасть в его руки.
«Да, Господин, — думала я, — жажди меня, мечтай обо мне, желай владеть мною, видеть меня своей, читать своё имя на моём ошейнике, защёлкивать свои браслеты на моих запястьях, бросать меня как бесправное имущество к своему рабскому кольцу, но этого не будет! Я ненавижу тебя, я ненавижу тебя!»