Мне не помогли ни пага, ни звенящие колокольчиками шлюхи в пага-тавернах. С тем же успехом закончилась попытка отвлечься у крутящихся колёс рулетки, за игрой в карты или кости. Никакого облегчения. Разве что мой кошелёк изрядно полегчал.
И тогда я решил прийти на её продажу. Можно сказать, что в целом она не слишком преуспела на подиуме. Что поделать, это ведь была её первая продажа. Однако, было очевидно, что она старалась понравиться аукционисту. Полагаю, что это понятно. В конце концов, в его руке была плеть. С другой стороны, судя по той информации, которую я почерпнул из общения с дрессировщиками и охранниками, она, как я и ожидал, была женщиной, которая понимала, что была женщиной, и соответственно, как это и заведено природой, хотела подчиняться мужчинам и быть им приятной. Такие наклонности — очевидные последствия природы наследственных генов. Как бы ни искажали, ни ограничивали, ни препятствовали, наложенные патологической культурой её прежнего мира запреты и правила, останавливающие рост интеллекта и сокращающие жизнь, природа, заключённая в каждой клетке человеческого теле, никуда не исчезает. Природу, как живое растение, можно повредить, иссушить, её можно отрицать, отравить, и, в случае необходимости, искоренить и разрушить, но она возвращается снова и снова, терпеливая, скрытая, готовая, ожившая, в каждом новом ребенке, в каждом новом семени.
Самое интересное в её продаже произошло ближе к концу, когда аукционист, похоже раздосадованный вялостью торгов, решил продемонстрировать её рабские рефлексы. Как я и ожидал, они оказались превосходными.
Насколько она была ошеломлена и обеспокоена! Как глупо это выглядело на сцене рабского аукциона. Она что, всё ещё думала о себе, как о свободной?
Пожалуй, было бы интересно посмотреть, какой она станет позже, когда её рабские огни запылают во всю свою мощь. Мне несложно было представить её ползущей на животе к её хозяину, и со слезами на глазах, умоляющей о прикосновении.
Что может быть приятнее, чем владеть такой женщиной?
Какой мужчина не хочет этого?
Также мне было интересно, насколько она будет способной к домашним работам, скажем, сможет ли она шить, готовить и так далее. Во время их обучения таким нюансам также уделяется некоторое внимание. Безусловно, основной предмет обучения рабыни состоит в том, чтобы научить её доставлять неординарное сексуальное удовольствие хозяину. Это — то, для чего она нужна прежде всего. Я даже не задавался вопросом относительно её горячести. Никаких сомнения, она быстро станет горячей рабыней. Периодически и часто, она будет становиться беспомощной перед своими вновь и вновь вспыхивающими отчаянными сексуальными потребностями. Она будет возбуждаться и течь от случайного взгляда. Её потребности будут бежать по её бедрам. Для своего владельца она станет сочным пудингом, пышным и аппетитным. Она станет сладкой конфетой, манящим леденцом, стенающей тастой, задыхающейся и извивающейся на её палочке.
Вот только, снова спрашивал я себя, будет ли она при этом в состоянии шить, готовить и выполнять прочие подобные работы. Впрочем, если её усилия в этом направлении окажутся так или иначе неудовлетворительными, или её обслуживание, её позы или изящность покажутся недостаточно подходящими, а забота о доме не вполне тщательной, то её всегда можно ограничить, а то и вовсе отказать ей в прикосновении господина. Такое наказание становится особенно жестоким, когда на неё накатывают её отчаянные потребности.
Рабыня, конечно, должна научиться ублажать своего хозяина, без сомнений и в то же мгновение, всеми возможными способами.
Главным является его удовлетворение, а не её.
И всё же, горячая рабыня — драгоценное имущество. Одно из восхитительных удовольствий для рабовладельца — играть с его игрушкой, терпеливо ласкать, целовать и лизать свою собственность, возможно, беспомощно связанную или прикованную, превращая её извивающееся, умоляющее, рыдающее, подчинённое, принадлежащее, задыхающееся, выгибающееся, прекрасное, беспомощное, восторженное животное.
Она ушла за сорок восемь медных тарсков, примерно за ту сумму, которую она, по моему мнению, должна была принести, то есть что-то около половины серебряного тарска.
За несколько недель до этого, как мне дали понять, силы Коса, Тироса, их союзники и наёмники, причём последних было больше всего, покинули Ар. Отчёты об этом событии разнились до полной противоположности. Одни утверждали, что оккупационные силы выполнили свою миссию, Ару был преподан урок, его стены снесены, казна разграблена, и теперь он, обедневший, покорный и подчинённый, больше не представлял угрозы для цивилизованных городов. Соответственно, оккупационные силы выполнили аккуратный отвод войск от города, предположительно, планировавшийся заблаговременно, в течение многих месяцев. Другие утверждали, что войска Коса, Тироса и других, покидали город, маршируя по улицам, усыпанным цветами, под крики радости и благодарного населения, освобождённого от грубого деспотизма и тирании прошлого. Но некоторые вполголоса рассказывали, что на самом деле в городе без всяких предпосылок и предупреждений вспыхнуло восстание, штормовой волной вытекающей из трущоб и коллекторов, из таверн и стойл, из подвалов и инсул, прокатившееся по улицам, сметая всё на своём пути. Тысячи горожан, многие из которых были вооружены только дубинами и камнями, набросились на оккупантов и их пособников, чьей крови они жаждали столько времени. А ещё ходят слухи, что Марленус, Убар Убаров, вернулся в Ар. Что бы там ни случилось на самом деле, но многие из прибрежных городов и полисов, в том числе и Брундизиум, теперь были наводнены теми, кого, как я понимаю, иначе как беженцами назвать было трудно. Вот они-то и рассказывали, что отступление из Ара по сути было бегством, стремительным и беспорядочным, причём в некоторых случаях даже кадровые войска бросали щиты и бежали, спасая свои жизни. Если бы к этому времени часть городских стен не была разрушена, возможно, многим тысячам не удалось бы выбраться из города. Несметные горы трупов высились бы у ворот. Но даже в этих условиях горожане Ара делали всё возможное, чтобы перекрыть путь остаткам бегущих их города оккупационных сил и сотням им сочувствующих и коллаборационистов. Группы наёмников, которым не повезло быть расквартированными внутри того, что осталось от городских стен, зачастую вынуждены были прорубать себе дорогу в предместья. Но их продолжали преследовать и там, и даже когда они достаточно удалились в поля. На них развернулась настоящая охота, иногда с неба тарнсмэнами Ара, более не обязанных защищать одетых в форму грабителей, и держать в повиновении угнетённых, обиженных горожан, с которыми они делили Домашний Камень. На пасанги вокруг города поля были усыпаны трупами, на которых пировали падальщики джарды. В городе были оглашены длинные списки проскрипций, и восставшие прочёсывали один дом за другим в поисках предателей и предательниц. Сотни кольев были украшены корчащимися жертвами. Немногим из свободных изменниц, которым удалось сбежать из города, удалось долго оставаться свободными. Обычной ценой за разрешение им сопровождать вооружённых мужчин, убегающих куда глаза глядят, лишь бы подальше от Ара, и не желающих нянчиться со свободными женщинами, было их раздевание и ошейник. Многих из этих женщин в настоящее время предлагали на рынках Брундизиума и других прибрежных городах. Некоторые из выставленных на недавние торги, те самые, которые я посетил, в недавнем прошлом были высокими женщинами Ара. Теперь они являлись голым имуществом, стоившим только то, что мужчины были готовы за них заплатить. Многие из беженцев, всё ещё наводнявших Брундизиум, фактически были изнурёнными, полуголодными оборванцами. Некоторые из них даже продали свои мечи. Другие сбились в крупные и мелкие разбойничьи шайки и теперь бродили по дорогам, превратив сотню пасангов вокруг города в зону опасности, хаоса и анархии. Путешествие до Тироса или Коса — дело дорогостояще, а многие из вновь прибывших в Брундизиум, были лишены каких-либо средств. Некоторые, вооружившись дубинами, охотились на причальных уртов. Двоих мужчин недавно убили за кражу рыбы. Кроме того, ходят слухи, что различные города и полисы, и даже деревни, в самих островных убаратах не слишком рады тому, как повернулись события, и что они менее чем готовы приветствовать возвращение побежденных, нищих ветеранов. Неужели они не могли сохранить свою честь перед лицом поражения, и даже разгрома? А если истории об их триумфе были верны, то где тогда их богатство, их трофеи? Так что, по любым причинам, оправданным или необоснованным, зачастую их ожидал весьма неприветливый прием. Многие, даже кадровые солдаты, сумевшие вернуться на острова, нашли себя отверженными и презираемыми, лишёнными возможности получить работу или службу. «Где твой щит, — могли бы услышать они, — где твой меч?» С другой стороны, Брундизиум — оживлённый порт с доступом прибрежной торговле как в северном полушарии, так в и южном, в том числе и с доступом к главным островным убаратам, лежащим