— Вероятно, — пожала плечами девушка, — потому что я — дура.
— Ты доставила неприятности, — сообщил ей я.
— Простите меня, — сказала она, — за любые неудобства, которые я, возможно, доставила господину.
— Ты — посредственная рабыня, — констатировал я.
— Далеко не все мужчины находят меня таковой, — заявила она.
— Обычная, очень средненькая, — заключил я.
— Я подозреваю, что Господин не всегда находил меня такой. Если я не ошибаюсь, своим присутствием в этом мире и своим ошейником, я обязана именно господину.
— Точно так же как и многие другие, — пожал я плечами. — И многие из них были гораздо лучше.
— Именно меня заставил расставить колени то ли Господин Генсерих, то ли Господин Ясон, — заявила рабыня.
— Ты что, не знаешь кто из них? — уточнил я.
— Нет, — ответила она, — я же не понимала головы. Я — рабыня.
— Я надеюсь, что Ты это понимаешь, — усмехнулся я.
— Мне это слишком доходчиво объяснили, — сказала девушка.
— А другим рабыням колени приказали расставить? — полюбопытствовал я.
— Нет, — ответила брюнетка.
— Я так понимаю, что Ты сочла этот момент примечательным, — заключил я.
— Возможно, — уклонилась она от прямого ответа.
— А я смотрю, Ты — тщеславная рабыня, — усмехнулся я.
— А разве не все рабыни тщеславны? — спросила девушка.
Я предположил, что в этом она была недалека от истины, поскольку все они были женщинами. А почему бы женщинам не быть тщеславными, если они столь драгоценны, желанны и красивы? Как мужчины могут не жаждать их и не хотеть сделать их своими рабынями? Каким надо быть слабым инертным глупцом, чтобы не хотеть владеть хотя бы одной из них? Настолько жидкой должна быть кровь того, кто не станет рассматривать их естественной собственностью мужчин? А какая женщина может быть наделена большим правом на тщеславие, чем рабыня, женщина из женщин, отобранная знатоками для торгов? Так что нет ничего удивительного в том, что свободные женщины так её ненавидят. Разве само её присутствие не было укором для менее привлекательных женщин? Разве ошейник не является символом её качества, а клеймо, выжженное на её бедре — это ли не несмываемое свидетельство её желанности? Разве само её присутствие не говорит нам: «Мужчины нашли меня привлекательной, желанной, красивой и возбуждающей настолько, что захотели видеть меня я в ошейнике»?
— Я смотрю, Ты ещё и дерзкая рабыня, — заметил я.
— Нет, Господин, — поспешила заверить меня она.
— Плеть быстро выбивает это из рабыни, — напомнил ей я.
— Да, Господин, — вздрогнула девушка.
Моя рука потянулась к раздевающему узлу её туники. Лёгкого рывка было бы достаточно, чтобы это насмешка над одеждой стекла на её бедра, а если бы она стояла, то легла бы лужицей вокруг её лодыжек. Кейджер учат изящно выходить из такой туники. Я не сомневался, что и она сделает точно так же. Могло бы быть интересно, посмотреть на это.
— Не раздевайте меня, — попросила брюнетка.
— Почему нет? — поинтересовался я.
— Я вам не принадлежу, — объяснила мне кейджера.
— Ты могла бы хорошо выглядеть без своей туники, — сказал я.
— Я вам не принадлежу, — повторила она.
— Ты — лагерная рабыня, — напомнил ей я, — и я к этому лагерю имею прямое отношение. Так что могу сделать с тобой всё, что мне понравится.
Уверен, ей не раз случалось видеть, как девушки на причале вскрикивали, когда рабочие хватали их и ласкали, как им вздумается, а достаточно часто, шутки ради, ещё и раздевали прямо на досках. Некоторые потом убегали, заливаясь слезами, зато другие вызывающе позировали, а потом тоже убегали, радостно смеясь. Кстати, пани не одобряли и даже запрещали прилюдно использовать рабынь. Для таких развлечений были предназначены рабские бараки. Раз уж во избежание срыва или хотя бы задержки работ на причале было запрещено употреблять пагу, то стоит ли удивляться тому, что и «ка-ла-на ошейниковой девки» тоже оказалось под запретом.
— Но мы не в лагере, — в свою очередь напомнила мне она.
— А какое это имеет значение? — осведомился я.
— Пожалуйста, не раздевайте меня, — попросила рабыня. — Вам что, мало того, что Вы уже со мной сделали? Я стою на коленях перед вами!
— Это именно то место и та поза, которым Ты принадлежишь, — констатировал я.
— Вы заставили меня просить есть как рабыня с вашей руки.
— Как рабыня, которой Ты и являешься, — добавил я.
— Да, — признала она, — как рабыня, которой я являюсь!
— То есть, Ты понимаешь, что Ты — рабыня? — уточнил я.